Если вы обладаете любой информацией о совершенных или готовящихся терактах, просьба обращаться в ФСБ России по телефонам:
+7 (495) 224-22-22 8 (800) 224-22-22
Для получения информации о порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию российских и иностранных граждан (лиц без гражданства), выдачи пропусков для въезда (прохода) лиц и транспортных средств в пограничную зону, выдачи разрешения на неоднократное пересечение иностранными судами государственной границы Российской Федерации на море обращаться в ВЕБ-ПРИЕМНУЮ ФСБ России
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
ВВЕДЕНИЕ К КНИГЕ "ЧЕЛОВЕК ЗА СПИНОЙ ГИТЛЕРА. МАРТИН БОРМАН И ЕГО ДНЕВНИК"
20.11.1999
КАК ЗАПИСКИ БОРМАНА ПОПАЛИ НА СТОЛ СТАЛИНА
Прежде чем перейти к документу, необходимо заняться еще одним обстоятельством, характеризующим его появление на свет, точнее - его "вторую жизнь". Тот факт, что Борман вел какие-то записи, был в военное время малоизвестным, поскольку даже его оставшиеся в живых коллеги справедливо не относили его к числу приверженцев подобного жанра. Зато буквально стоило лишь окончиться войне - как заговорили о дневнике Бормана.
Хорошо помню, что в том самом штабе 1-го Белорусского фронта, в котором я имел честь служить, в первые послевоенные дни мая 1945 года говорили о том, что такой документ не только есть, но попал в наши руки. Но тогда он был сразу отправлен в Москву, и толком никто его не видел.
Нелегко искать документы "на месте преступления". Но еще труднее искать их спустя много лет. И даже мои сослуживцы по штабу фронта не сразу смогли мне помочь. Один из них - мой тогдашний начальник, ныне покойный полковник A.M. Смыслов - порекомендовал мне "пошарить" по всем направлениям - а именно, опросить людей из трех советских армий, которые тогда действовали в центре Берлина. Иными словами, надо было предпринять историческую реконструкцию тех дней, чтобы проследить возможный маршрут Бормана в ночь на 2 мая 1945 года.
...К моменту, когда в рейхе канцелярии остались последние "обломки империи", советские войска занимали такие рубежи: с юга на имперскую канцелярию, где - а совсем не в рейхстаге, за который было положено столько жизней, находился Гитлер - двигались войска 8-й гвардейской армии генерал-полковника Чуйкова. На рассвете 1 мая они вышли на рубеж Лейпцигерштрассе - южная окраина Тиргартена. Это означало, что ее отделяли от имперской канцелярии несколько сот метров. С востока шла 5-я ударная армия генерала Берзарина; она вели бои на Унтер-ден-Линден (в ее восточной части). Ее же части двигались с севера, выйдя к реке Шпрее, северо-восточнее моста Вейдендаммербрюкке. 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова уже взяла рейхстаг, находившийся в километре северо-восточнее имперской канцелярии.
В ночь на 2 мая части 8-й гвардейской армии донесли, что большие группы противника - до 200 человек, до 8 танков - начали прорываться к северо-западу, стремясь выйти на Унтер-ден-Линден и далее к Шпрее. В свою очередь, части 5-й ударной армии. стоявшие за Шпрее, обнаружили большое скопление войск противника у моста Вейдендаммербрюкке, где завязался упорный бой. Значительные немецкие группы прорвались через фронт армии (который был здесь не сплошным) и начали выходить в северо-западном направлении. Они двигались фактически по тылам наших войск и даже проникли в расположение штаба 47-й армии, действовавшей в северо-западной части Берлина.
Я попытался разыскать участников этого боя, чтобы уточнить обстоятельства прорыва немецкой группы в ночь с I на 2 мая. Один из офицеров штаба 5-й ударной армии - полковник Анатолий Дмитриевич Синяев сразу вспомнил об этом:
- Да, это был практически последний бой на участке армии. Разумеется, немцы использовали свое знание местности, всевозможные проходные дворы, чтобы прорваться через боевые порядки наших войск. Группа немцев была довольно значительной, у них были танки и самоходки...
Член Военного Совета фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин рассказывал мне:
- В ночь на 2 мая нам доложили, что на фронте 5-й ударной армии большая группа противника, располагавшая примерно 12 танками и самоходками, предприняла попытку прорыва; состояла она преимущественно из эсэсовцев. Значительная часть ее была рассеяна огнем наших войск, многие попали в плен.
- А стало ли тогда известно, что в группе находился Мартин Борман?
- Да, это стало известным. Об этом показали на допросе многие пленные. В частности, помню показания повара, который шел за танком вместе с Борманом. Танк, показывал он, попал под огонь наших тяжелых батарей. Группу разметало буквально в куски. Повар был тяжело ранен. Бормана он больше не видел.
- Что же было предпринято?
- Немедленно послали разведчиков, внимательно осмотрели место боя. Там лежало лишь несколько трупов в штатском. Бормана не обнаружили. Зато вскоре мне принесли его записную книжку.
- Вы ее видели?
- Разумеется, - сказал К.Ф. Телегин, - я видел записную книжку Бормана. Ее привезли сразу после окончания боев разведчики. Насколько помню, ее нашли на улице при очистке района боев...
Но кто нашел эту книжку? Разведка 3-й ударной, 5-й ударной или 8-й гвардейской армий? Бывший член Военного Совета 3-й ударной генерал А.И. Литвинов ответил, что на участке его армии такого документа не находили. Ветераны 8-й гвардейской также ничего не знали о дневнике Бормана, хотя они при определенных обстоятельствах могли бы оказаться теми, в чьи руки попал документ. Ведь армия вела бои в районе имперской канцелярии, а боевые порядки частей перемешались.
Оставалась 5-я ударная. А.Д. Синяев сразу ответил:
- Да, именно разведка 5-й ударной армии нашла дневник Бормана. Судя по всему, это было на участке прорыва немецкой группы в ночь на 2 мая...
Но тут же я услыхал от A.M. Смыслова:
- Почему на улице? Насколько я знаю, этот блокнот был обнаружен в бункере имперской канцелярии. Вид у блокнота был абсолютно нормальный, неповрежденный. А последняя запись гласила: "Попытка прорыва"...
В бункере? Более точные сведения сообщил мне генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков, бывший во время боев за Берлин членом Военного совета 5-й ударной армии. После окончания боев командующий армией генерал Берзарин возглавил берлинский гарнизон. По рекомендации К.Ф. Телегина я разыскал адрес Ф.Е. Бокова, написал ему письмо и получил такой ответ:
"В первой половине мая 1945 года в Военный совет армии (берлинского гарнизона) в Карлсхорст приехал офицер из штаба одной нашей дивизии, которая вела бой на правом крыле армии, и сдал мне карманную записную книжку-дневник. Офицер, сдавший дневник, доложил, что 2 мая после боя на участке одного из полков обнаружили подбитый немецкий танк. Возле танка лежал убитый в кожаном пальто. При осмотре трупа никаких документов не обнаружили, а в кармане пальто нашли записную книжку. На титульном листке книжки были написаны фамилия, адрес и телефоны владельца книжки - Мартина Бормана. Записи в дневнике велись ежедневно и охватывали период с 1 января по 1 мая 1945 года. В конце дневника на чистых листках были занесены номера телефонов, некоторые адреса и другие заметки. Характер записей в дневнике позволял сделать вывод, что найденная записная книжка принадлежала Борману. После просмотра и перевода я отправил дневник и быстро сделанный перевод с кратким донесением в Военный совет фронта. При каких обстоятельствах был подбит немецкий танк и кто его сопровождал, кто был убитый, у которого изъяли книжку, - представитель дивизии не знал и не мог мне сообщить".
Таким образом, факт находки дневника можно было считать установленным. Но еще нельзя было считать установленным, где, у кого его нашли. Я поделился результатами своих розысков с известным советским специалистом по разгадке тайн Второй мировой войны - ныне уже покойным писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым. С.С. Смирнов выслушал меня и сказал:
- Все это очень интересно! Но вы знаете рассказ о блокноте Бормана, найденном в танке?
- В танке?
- Именно в танке. Вам об этом может рассказать Федор Николаевич Шемякин...
Разумеется, я знал Шемякина - бывшего инструктора политуправления 1-го Белорусского фронта. Я немедля его разыскал, и он рассказал мне следующее:
- В один из первых дней после окончания военных действий в Берлине в политуправление фронта прибыл офицер одной из дивизий - штаб ее находился в Шпандау, на западной окраине города. Он привез нам трофей - маленькую записную книжку. Обстоятельства ее находки, насколько помню, были таковы. Из города пробивалась на запад группа немецких танков. После боя был найден блокнот. Я сам его читал. Это был блокнот Мартина Бормана, в чем я быстро убедился...
Совсем новый вариант! Но был ли сам Борман участником боя на западной окраине Берлина? Этого, по словам Шемякина, тогда установить не удалось.
- Впрочем, - заметил Шемякин на прощание, - я сам слыхал из уст одного из ветеранов рассказ о записной книжке Бормана, найденной в имперской канцелярии. Вполне вероятно, что книжек было несколько... Пожалуй, более подробно вам может рассказать мой тогдашний начальник - полковник Мельников.
Полковник Мельников? Я знал и его и через некоторое время разыскал - он жил тогда в Киеве. И.П. Мельников написал мне:
"Дневник Бормана я видел. Как мне припоминается, он был найден в здании имперской канцелярии. Происходило это вскоре после Дня победы, где-то в первой половине мая 1945 года. После перевода мы отправили дневник Бормана в Москву".
Снова в имперской канцелярии? Но нет ничего опаснее, чем свидетельства очевидцев. Лишь одно свидетельство стало для меня вполне достоверным. Его - неожиданно для меня - доставил мой добрый приятель, известный российский переводчик Владимир Иванович Стеженский. Войну он провел военным переводчиком и в апреле 1945 года был помощником начальника штаба 383 стрелковой дивизии (ее по месту формирования называли "шахтерской", а в конце войны дивизии присвоили почетное наименование "Бранденбургской"). Стеженский рассказал:
- В начале мая меня направили в распоряжение формировавшейся тогда комендатуры Берлина. Начальником был генерал Берзарин, в личном распоряжении которого находилась группа переводчиков. Одной из наших задач была разборка и идентификация захваченных немецких документов. Выполняя именно эту задачу, я в кипе привезенных в комендатуру документов обнаружил небольшую записную книжку, на первой странице которой стояло: "Мартин Борман".
- Когда это было?
- Я начал работу у Берзарина 16 мая. Книжку я обнаружил где-то 18 или 19-го. Конечно, сразу доложил Берзарину. Он приказал сделать перевод (этот краткий перевод также сохранился) и направить документ "наверх", то есть в штаб фронта, ставший уже штабом Главноначальствущего советской военной администрации. Штаб находился в пригороде Берлина - Карлсхорст.
- Как книжка попала в вашу комендатуру?
- Я не видел человека, который привез ее. Слышал лишь, что принес книжку какой-то немец, нашедший ее в кармане убитого...
Этот рассказ получил подтверждение... с немецкой стороны. Журналисты из журнала "Штерн" в 1965 году разыскали следы человека, который нашел книжку. Его имя - Эрнст Отт. Механик по профессии, в конце войны он жил в Берлине и в майские дни 1945 года работал вблизи того места, где 8 мая были найдены два трупа, которые - в отличие от других - не имели никаких ран и повреждений. Судя по тогдашним берлинским обычаям, кто-то был не прочь поживиться добром. С одного из трупов было снято кожаное пальто, а из его кармана вынули кожаную записную книжку. Эрнст Отт решил отнести ее в советскую комендатуру, надеясь получить за "трофей" советский "продовольственный пакет". Расчет был правилен: пакет дали, а книжечка попала в комендатуру. Этот вариант вполне правдоподобен (более правдоподобен, чем тот, что я слышал от Телегина).
Итак, блокнот попал из берлинской комендатуры в штаб в Карлсхорсте (к Бокову). Я обратил внимание на одну из подписей под переводом, сделанным у Бокова. Она гласила - Вайнерт. Полковник А. Синяев с удовольствием разъяснил мне, что в его штабе переводчиком работала дочь выдающегося немецкого поэта-антифашиста Эриха Вайнерта Марианна. Где она сейчас? Наверно, в Берлине. Звонок в Берлин - и у меня состоялся следующий разговор с Марианной Вайнерт:
- Вы держали дневник в руках?
- Конечно. Это была небольшая книжечка.
- Его принадлежность была ясна?
- В свое время, я помню, не все были уверены в принадлежности дневника Борману. Сомневался в этом и генерал-лейтенант Боков. Но все-таки общее мнение склонялось к тому, что записи делал сам Борман.
- Кстати, как истолковать тот факт, что в записях все время речь о Бормане идет в третьем лице, и он обозначается "М.Б."? В частности, в вашем переводе вслед за буквами М.Б. в скобках написано "Мартин Борман". Это ваше дополнение?
- Слова в скобках, конечно, принадлежали мне как переводчице. Всюду стояли только буквы М.Б. Однако в то время довольно часто было принято писать о себе в третьем лице. Мне не кажется это аргументом в пользу принадлежности дневника кому-либо иному.
- А вы делали перевод одна?
- Да, это я делала одна. Возможно, после меня перевод проверяли, но, во всяком случае, основную работу мне пришлось выполнить самой. И насколько я помню, тогда мне это стоило немало усилий...
Через некоторое время Марианна Вайнерт письмом подтвердила свои воспоминания:
"Совершенно верно, что за несколько дней до окончания войны я переводила дневник Бормана с немецкого на русский. Тогда я работала в штабе 5-й ударной армии, занималась пропагандой среди немецких войск и в первую очередь исполняла обязанности переводчицы. Наступая из района Кюстрин, наша армия быстро продвигалась вперед и первой вышла на восточную окраину тогдашней имперской столицы в районе Мальсдорф-Фридрихсфельде. Наша часть разместилась в Фридрихсфельде. Дальше советские войска наступали вдоль Франкфуртераллее и в центре Берлина натолкнулись на ожесточенное сопротивление фашистских войск. Бои потребовали приложения всех сил нашей армии.
Ранним утром одного из таких боевых дней я была вызвана в штаб, в Карлсхорст. Генерал-лейтенант Боков лично принял меня. Он заявил, что дает мне исключительно важное политическое поручение. Ночью во время боев советские войска захватили значительное число фашистских документов. Он полагает, что среди этих документов находится дневник рейхслейтера Бормана, одного из ближайших сподвижников Гитлера. Необходимо немедленно перевести этот дневник, ибо он может содержать важные данные о судьбе Гитлера и прочую важную информацию. О находке дневника уже доложили Сталину, и тот приказал немедленно сделать точный перевод. Некоторые офицеры штаба армии, говорившие по-немецки, уже начали этим заниматься, однако они не смогли этого сделать, так как текст очень трудно поддавался чтению. Дневник написан от руки, в некоторых местах его трудно разобрать, имеются какие-то странные знаки, которых никто не может понять.
Сейчас мне очень трудно вспомнить, когда именно переводила я этот документ. Сразу после окончания работы над дневником Бормана мне было поручено перевести с русского на немецкий первые приказы Советской военной администрации, адресованные населению Берлина. М. Вайнерт".
Принадлежность дневника бесспорна. Графологическое сравнение, которое я предпринял с помощью документов, полученных от франкфуртской прокуратуры, подтвердило, что текст написан рукой Бормана. Кстати, еще до получения оригинала я провел такое исследование. В дневнике под числом "14 апреля" стоит: "Родился наш Крёнци". Что за имя - Кристиан, Креденц? Таких детей у Бормана (среди 10!) не имелось. Загадку помог разгадать не кто иной, как один из сыновей Бормана. На мой вопрос о том, кого в семье звали "Крёнци", он письменно сообщил, что таково было прозвище младшего сына, считавшегося "кронпринцем" в семье. Я посмотрел в справочник: действительно он родился 14 апреля 1930 года.
Но и на этом детективная история бормановской книжки не завершилась. Из штабов Берзарина и Бокова она попала в Москву (Боков по телефону сразу доложил о книжке Сталину). Куда? Если судить по военным архивам, она очутилась в делах Главного Политического Управления (так это формально и должно было совершиться, ибо Боков был членом Военного Совета ГСОВ в Германии. Если текст попал к члену Военного Совета группы советских войск в Германии Телегину, то и он направлял свои документы по политической линии). Но вот перед нами такой документ из архива И.В. Сталина.
"Особая папка СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО 22 июня 45 г.
№ 735/6 ГОКО - товарищу Сталину
СНК СССР - товарищу Молотову
ЦК ВКП(б) - товарищу Маленкову.
При этом направляю Вам копию дневника Мартина БОРМАНА - начальника канцелярии Гитлера и помощника Гитлера по руководству национал-социалистской партией.
Хорошо помню, что в том самом штабе 1-го Белорусского фронта, в котором я имел честь служить, в первые послевоенные дни мая 1945 года говорили о том, что такой документ не только есть, но попал в наши руки. Но тогда он был сразу отправлен в Москву, и толком никто его не видел.
Нелегко искать документы "на месте преступления". Но еще труднее искать их спустя много лет. И даже мои сослуживцы по штабу фронта не сразу смогли мне помочь. Один из них - мой тогдашний начальник, ныне покойный полковник A.M. Смыслов - порекомендовал мне "пошарить" по всем направлениям - а именно, опросить людей из трех советских армий, которые тогда действовали в центре Берлина. Иными словами, надо было предпринять историческую реконструкцию тех дней, чтобы проследить возможный маршрут Бормана в ночь на 2 мая 1945 года.
...К моменту, когда в рейхе канцелярии остались последние "обломки империи", советские войска занимали такие рубежи: с юга на имперскую канцелярию, где - а совсем не в рейхстаге, за который было положено столько жизней, находился Гитлер - двигались войска 8-й гвардейской армии генерал-полковника Чуйкова. На рассвете 1 мая они вышли на рубеж Лейпцигерштрассе - южная окраина Тиргартена. Это означало, что ее отделяли от имперской канцелярии несколько сот метров. С востока шла 5-я ударная армия генерала Берзарина; она вели бои на Унтер-ден-Линден (в ее восточной части). Ее же части двигались с севера, выйдя к реке Шпрее, северо-восточнее моста Вейдендаммербрюкке. 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова уже взяла рейхстаг, находившийся в километре северо-восточнее имперской канцелярии.
В ночь на 2 мая части 8-й гвардейской армии донесли, что большие группы противника - до 200 человек, до 8 танков - начали прорываться к северо-западу, стремясь выйти на Унтер-ден-Линден и далее к Шпрее. В свою очередь, части 5-й ударной армии. стоявшие за Шпрее, обнаружили большое скопление войск противника у моста Вейдендаммербрюкке, где завязался упорный бой. Значительные немецкие группы прорвались через фронт армии (который был здесь не сплошным) и начали выходить в северо-западном направлении. Они двигались фактически по тылам наших войск и даже проникли в расположение штаба 47-й армии, действовавшей в северо-западной части Берлина.
Я попытался разыскать участников этого боя, чтобы уточнить обстоятельства прорыва немецкой группы в ночь с I на 2 мая. Один из офицеров штаба 5-й ударной армии - полковник Анатолий Дмитриевич Синяев сразу вспомнил об этом:
- Да, это был практически последний бой на участке армии. Разумеется, немцы использовали свое знание местности, всевозможные проходные дворы, чтобы прорваться через боевые порядки наших войск. Группа немцев была довольно значительной, у них были танки и самоходки...
Член Военного Совета фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин рассказывал мне:
- В ночь на 2 мая нам доложили, что на фронте 5-й ударной армии большая группа противника, располагавшая примерно 12 танками и самоходками, предприняла попытку прорыва; состояла она преимущественно из эсэсовцев. Значительная часть ее была рассеяна огнем наших войск, многие попали в плен.
- А стало ли тогда известно, что в группе находился Мартин Борман?
- Да, это стало известным. Об этом показали на допросе многие пленные. В частности, помню показания повара, который шел за танком вместе с Борманом. Танк, показывал он, попал под огонь наших тяжелых батарей. Группу разметало буквально в куски. Повар был тяжело ранен. Бормана он больше не видел.
- Что же было предпринято?
- Немедленно послали разведчиков, внимательно осмотрели место боя. Там лежало лишь несколько трупов в штатском. Бормана не обнаружили. Зато вскоре мне принесли его записную книжку.
- Вы ее видели?
- Разумеется, - сказал К.Ф. Телегин, - я видел записную книжку Бормана. Ее привезли сразу после окончания боев разведчики. Насколько помню, ее нашли на улице при очистке района боев...
Но кто нашел эту книжку? Разведка 3-й ударной, 5-й ударной или 8-й гвардейской армий? Бывший член Военного Совета 3-й ударной генерал А.И. Литвинов ответил, что на участке его армии такого документа не находили. Ветераны 8-й гвардейской также ничего не знали о дневнике Бормана, хотя они при определенных обстоятельствах могли бы оказаться теми, в чьи руки попал документ. Ведь армия вела бои в районе имперской канцелярии, а боевые порядки частей перемешались.
Оставалась 5-я ударная. А.Д. Синяев сразу ответил:
- Да, именно разведка 5-й ударной армии нашла дневник Бормана. Судя по всему, это было на участке прорыва немецкой группы в ночь на 2 мая...
Но тут же я услыхал от A.M. Смыслова:
- Почему на улице? Насколько я знаю, этот блокнот был обнаружен в бункере имперской канцелярии. Вид у блокнота был абсолютно нормальный, неповрежденный. А последняя запись гласила: "Попытка прорыва"...
В бункере? Более точные сведения сообщил мне генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков, бывший во время боев за Берлин членом Военного совета 5-й ударной армии. После окончания боев командующий армией генерал Берзарин возглавил берлинский гарнизон. По рекомендации К.Ф. Телегина я разыскал адрес Ф.Е. Бокова, написал ему письмо и получил такой ответ:
"В первой половине мая 1945 года в Военный совет армии (берлинского гарнизона) в Карлсхорст приехал офицер из штаба одной нашей дивизии, которая вела бой на правом крыле армии, и сдал мне карманную записную книжку-дневник. Офицер, сдавший дневник, доложил, что 2 мая после боя на участке одного из полков обнаружили подбитый немецкий танк. Возле танка лежал убитый в кожаном пальто. При осмотре трупа никаких документов не обнаружили, а в кармане пальто нашли записную книжку. На титульном листке книжки были написаны фамилия, адрес и телефоны владельца книжки - Мартина Бормана. Записи в дневнике велись ежедневно и охватывали период с 1 января по 1 мая 1945 года. В конце дневника на чистых листках были занесены номера телефонов, некоторые адреса и другие заметки. Характер записей в дневнике позволял сделать вывод, что найденная записная книжка принадлежала Борману. После просмотра и перевода я отправил дневник и быстро сделанный перевод с кратким донесением в Военный совет фронта. При каких обстоятельствах был подбит немецкий танк и кто его сопровождал, кто был убитый, у которого изъяли книжку, - представитель дивизии не знал и не мог мне сообщить".
Таким образом, факт находки дневника можно было считать установленным. Но еще нельзя было считать установленным, где, у кого его нашли. Я поделился результатами своих розысков с известным советским специалистом по разгадке тайн Второй мировой войны - ныне уже покойным писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым. С.С. Смирнов выслушал меня и сказал:
- Все это очень интересно! Но вы знаете рассказ о блокноте Бормана, найденном в танке?
- В танке?
- Именно в танке. Вам об этом может рассказать Федор Николаевич Шемякин...
Разумеется, я знал Шемякина - бывшего инструктора политуправления 1-го Белорусского фронта. Я немедля его разыскал, и он рассказал мне следующее:
- В один из первых дней после окончания военных действий в Берлине в политуправление фронта прибыл офицер одной из дивизий - штаб ее находился в Шпандау, на западной окраине города. Он привез нам трофей - маленькую записную книжку. Обстоятельства ее находки, насколько помню, были таковы. Из города пробивалась на запад группа немецких танков. После боя был найден блокнот. Я сам его читал. Это был блокнот Мартина Бормана, в чем я быстро убедился...
Совсем новый вариант! Но был ли сам Борман участником боя на западной окраине Берлина? Этого, по словам Шемякина, тогда установить не удалось.
- Впрочем, - заметил Шемякин на прощание, - я сам слыхал из уст одного из ветеранов рассказ о записной книжке Бормана, найденной в имперской канцелярии. Вполне вероятно, что книжек было несколько... Пожалуй, более подробно вам может рассказать мой тогдашний начальник - полковник Мельников.
Полковник Мельников? Я знал и его и через некоторое время разыскал - он жил тогда в Киеве. И.П. Мельников написал мне:
"Дневник Бормана я видел. Как мне припоминается, он был найден в здании имперской канцелярии. Происходило это вскоре после Дня победы, где-то в первой половине мая 1945 года. После перевода мы отправили дневник Бормана в Москву".
Снова в имперской канцелярии? Но нет ничего опаснее, чем свидетельства очевидцев. Лишь одно свидетельство стало для меня вполне достоверным. Его - неожиданно для меня - доставил мой добрый приятель, известный российский переводчик Владимир Иванович Стеженский. Войну он провел военным переводчиком и в апреле 1945 года был помощником начальника штаба 383 стрелковой дивизии (ее по месту формирования называли "шахтерской", а в конце войны дивизии присвоили почетное наименование "Бранденбургской"). Стеженский рассказал:
- В начале мая меня направили в распоряжение формировавшейся тогда комендатуры Берлина. Начальником был генерал Берзарин, в личном распоряжении которого находилась группа переводчиков. Одной из наших задач была разборка и идентификация захваченных немецких документов. Выполняя именно эту задачу, я в кипе привезенных в комендатуру документов обнаружил небольшую записную книжку, на первой странице которой стояло: "Мартин Борман".
- Когда это было?
- Я начал работу у Берзарина 16 мая. Книжку я обнаружил где-то 18 или 19-го. Конечно, сразу доложил Берзарину. Он приказал сделать перевод (этот краткий перевод также сохранился) и направить документ "наверх", то есть в штаб фронта, ставший уже штабом Главноначальствущего советской военной администрации. Штаб находился в пригороде Берлина - Карлсхорст.
- Как книжка попала в вашу комендатуру?
- Я не видел человека, который привез ее. Слышал лишь, что принес книжку какой-то немец, нашедший ее в кармане убитого...
Этот рассказ получил подтверждение... с немецкой стороны. Журналисты из журнала "Штерн" в 1965 году разыскали следы человека, который нашел книжку. Его имя - Эрнст Отт. Механик по профессии, в конце войны он жил в Берлине и в майские дни 1945 года работал вблизи того места, где 8 мая были найдены два трупа, которые - в отличие от других - не имели никаких ран и повреждений. Судя по тогдашним берлинским обычаям, кто-то был не прочь поживиться добром. С одного из трупов было снято кожаное пальто, а из его кармана вынули кожаную записную книжку. Эрнст Отт решил отнести ее в советскую комендатуру, надеясь получить за "трофей" советский "продовольственный пакет". Расчет был правилен: пакет дали, а книжечка попала в комендатуру. Этот вариант вполне правдоподобен (более правдоподобен, чем тот, что я слышал от Телегина).
Итак, блокнот попал из берлинской комендатуры в штаб в Карлсхорсте (к Бокову). Я обратил внимание на одну из подписей под переводом, сделанным у Бокова. Она гласила - Вайнерт. Полковник А. Синяев с удовольствием разъяснил мне, что в его штабе переводчиком работала дочь выдающегося немецкого поэта-антифашиста Эриха Вайнерта Марианна. Где она сейчас? Наверно, в Берлине. Звонок в Берлин - и у меня состоялся следующий разговор с Марианной Вайнерт:
- Вы держали дневник в руках?
- Конечно. Это была небольшая книжечка.
- Его принадлежность была ясна?
- В свое время, я помню, не все были уверены в принадлежности дневника Борману. Сомневался в этом и генерал-лейтенант Боков. Но все-таки общее мнение склонялось к тому, что записи делал сам Борман.
- Кстати, как истолковать тот факт, что в записях все время речь о Бормане идет в третьем лице, и он обозначается "М.Б."? В частности, в вашем переводе вслед за буквами М.Б. в скобках написано "Мартин Борман". Это ваше дополнение?
- Слова в скобках, конечно, принадлежали мне как переводчице. Всюду стояли только буквы М.Б. Однако в то время довольно часто было принято писать о себе в третьем лице. Мне не кажется это аргументом в пользу принадлежности дневника кому-либо иному.
- А вы делали перевод одна?
- Да, это я делала одна. Возможно, после меня перевод проверяли, но, во всяком случае, основную работу мне пришлось выполнить самой. И насколько я помню, тогда мне это стоило немало усилий...
Через некоторое время Марианна Вайнерт письмом подтвердила свои воспоминания:
"Совершенно верно, что за несколько дней до окончания войны я переводила дневник Бормана с немецкого на русский. Тогда я работала в штабе 5-й ударной армии, занималась пропагандой среди немецких войск и в первую очередь исполняла обязанности переводчицы. Наступая из района Кюстрин, наша армия быстро продвигалась вперед и первой вышла на восточную окраину тогдашней имперской столицы в районе Мальсдорф-Фридрихсфельде. Наша часть разместилась в Фридрихсфельде. Дальше советские войска наступали вдоль Франкфуртераллее и в центре Берлина натолкнулись на ожесточенное сопротивление фашистских войск. Бои потребовали приложения всех сил нашей армии.
Ранним утром одного из таких боевых дней я была вызвана в штаб, в Карлсхорст. Генерал-лейтенант Боков лично принял меня. Он заявил, что дает мне исключительно важное политическое поручение. Ночью во время боев советские войска захватили значительное число фашистских документов. Он полагает, что среди этих документов находится дневник рейхслейтера Бормана, одного из ближайших сподвижников Гитлера. Необходимо немедленно перевести этот дневник, ибо он может содержать важные данные о судьбе Гитлера и прочую важную информацию. О находке дневника уже доложили Сталину, и тот приказал немедленно сделать точный перевод. Некоторые офицеры штаба армии, говорившие по-немецки, уже начали этим заниматься, однако они не смогли этого сделать, так как текст очень трудно поддавался чтению. Дневник написан от руки, в некоторых местах его трудно разобрать, имеются какие-то странные знаки, которых никто не может понять.
Сейчас мне очень трудно вспомнить, когда именно переводила я этот документ. Сразу после окончания работы над дневником Бормана мне было поручено перевести с русского на немецкий первые приказы Советской военной администрации, адресованные населению Берлина. М. Вайнерт".
Принадлежность дневника бесспорна. Графологическое сравнение, которое я предпринял с помощью документов, полученных от франкфуртской прокуратуры, подтвердило, что текст написан рукой Бормана. Кстати, еще до получения оригинала я провел такое исследование. В дневнике под числом "14 апреля" стоит: "Родился наш Крёнци". Что за имя - Кристиан, Креденц? Таких детей у Бормана (среди 10!) не имелось. Загадку помог разгадать не кто иной, как один из сыновей Бормана. На мой вопрос о том, кого в семье звали "Крёнци", он письменно сообщил, что таково было прозвище младшего сына, считавшегося "кронпринцем" в семье. Я посмотрел в справочник: действительно он родился 14 апреля 1930 года.
Но и на этом детективная история бормановской книжки не завершилась. Из штабов Берзарина и Бокова она попала в Москву (Боков по телефону сразу доложил о книжке Сталину). Куда? Если судить по военным архивам, она очутилась в делах Главного Политического Управления (так это формально и должно было совершиться, ибо Боков был членом Военного Совета ГСОВ в Германии. Если текст попал к члену Военного Совета группы советских войск в Германии Телегину, то и он направлял свои документы по политической линии). Но вот перед нами такой документ из архива И.В. Сталина.
"Особая папка СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО 22 июня 45 г.
№ 735/6 ГОКО - товарищу Сталину
СНК СССР - товарищу Молотову
ЦК ВКП(б) - товарищу Маленкову.
При этом направляю Вам копию дневника Мартина БОРМАНА - начальника канцелярии Гитлера и помощника Гитлера по руководству национал-социалистской партией.
НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ Союза ССР (Л. Берия)
Откуда взялся здесь Лаврентий Павлович Берия? Ответ на этот вопрос можно дать, зная своеобразие тогдашних отношений между военными органами и органами госбезопасности. Эта конкурентная борьба (и особенно борьба за право доклада Сталину) особенно разгорелась в момент вступления Советской Армии в Германию. Подчиненные Лаврентия Берия и его уполномоченный при Жукове генерал Иван Серов с пристрастием следили за тем, чтобы все, что касалось судьбы главарей нацизма, шло только через них, через органы НКВД. Недаром расследование судьбы Адольфа Гитлера было немедленно изъято из ведения военных - и настолько решительно, что даже самого Жукова по этому вопросу не информировали. Даже самого Жукова!
Так случилось и с дневником Бормана. Дневник у военных политработников "перехватили" чины НКВД, немного подправили перевод, перепечатали на своей пишущей машинке и 22 июня 1945 года доложили Сталину, Молотову и Маленкову. Конечно, адресаты не вдавались в подробности и не знали, что к находке НКВД не имел никакого отношения. Зато стоял новый штамп архива Политбюро: "Особая папка, дело 394, страницы 32-48".
Так дневник попал на стол Сталина.
Так случилось и с дневником Бормана. Дневник у военных политработников "перехватили" чины НКВД, немного подправили перевод, перепечатали на своей пишущей машинке и 22 июня 1945 года доложили Сталину, Молотову и Маленкову. Конечно, адресаты не вдавались в подробности и не знали, что к находке НКВД не имел никакого отношения. Зато стоял новый штамп архива Политбюро: "Особая папка, дело 394, страницы 32-48".
Так дневник попал на стол Сталина.