Если вы обладаете любой информацией о совершенных или готовящихся терактах, просьба обращаться в ФСБ России по телефонам:
+7 (495) 224-22-22 8 (800) 224-22-22
Для получения информации о порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию российских и иностранных граждан (лиц без гражданства), выдачи пропусков для въезда (прохода) лиц и транспортных средств в пограничную зону, выдачи разрешения на неоднократное пересечение иностранными судами государственной границы Российской Федерации на море обращаться в ЭЛЕКТРОННУЮ ПРИЕМНУЮ ФСБ России
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
РЫЦАРЬ РЕВОЛЮЦИИ
20.07.1927
"Правда" от 20 июля 1927 г. и "Правда" от 20 июля 1931 г.
Данная публикация состоит из двух статей, напечатанных в "Правде": 20 июля 1927 г. ("О Дзержинском") и 20 июля 1931 г. ("Два слова о Дзержинском"). Статьи приводятся в сокращенном виде.
Организатор ВЧК, в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного для старого революционера довоенной выделки, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, чрезвычайно резко отражая нападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ВЧК-ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.
Но ЧК, прежде и больше всего орган борьбы с контрреволюцией, не может оставаться неизменной при изменившемся соотношении борющихся классов, и Дзержинский всегда первый шел на перемены, как в практике, так и в организации своего детища, применяясь к новой политической обстановке, охотно отказываясь от прав, ставших ненужными или вредными, например, при переходе от военной полосы к мирной, и, наоборот, настойчиво требуя их расширения, когда это снова становилось нужным. Для него было важно одно - лишь бы новая форма организации ЧК, ее новые приемы и подходы,- скажем, переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и наоборот,- по-прежнему достигали главной цели: разложения и разгрома контрреволюции.
Говорить о Дзержинском-чекисте - значит писать историю ВЧК-ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях НЭПа. Для этого время не пришло. Сам Дзержинский считал и заявлял, что писать о ЧК можно будет только тогда, когда в ней пройдет надобность. Одно можно сказать, что ВЧК-ГПУ создавалась и развивалась с трудом, с болью, со страшной растратой сил работников,- дело было новое, трудное, тяжкое, требовавшее не только железной воли и крепких нервов, но и ясной головы, кристаллической честности, гибкости неслыханной и абсолютной, беспрекословной преданности и законопослушности партии. "ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или орган контрреволюции",- постоянно говорил Дзержинский.
При всем безграничном энтузиазме работников ЧК, большей частью рабочих, их отваге, преданности, способности жить и работать в нечеловеческих условиях - не дни и месяцы, а целые годы подряд, никогда не удалось бы построить той ВЧК-ОГПУ, которую знает история первой пролетарской революции, если бы Дзержинский, при всех его качествах организатора-коммуниста, не был великим партийцем, законопослушным и скромным, для которого партийная директива была всем, и если бы он не сумел так слить дело ЧК с делом самого рабочего класса, что рабочая масса постоянно все эти годы и в дни побед, и в дни тревог воспринимала чекистское дело как свое собственное, а ЧК принимала нутром как свой орган, орган пролетариата, диктатуры рабочего класса. Безоговорочно принимая партийное руководство, Дзержинский сумел в чекистской работе опереться на рабочий класс, и контрреволюция, несмотря на технику, старые связи, деньги и помощь иностранных государств, оказалась разбитой наголову. И как бы она ни пыталась поднять голову на деньги англичан или других заграничных давальцев, она будет снова побеждена, пока в ЧК-ГПУ живы заветы Дзержинского?
Но Дзержинскому, с его кипучей энергией, всегда было мало чекистской работы. Он знал, конечно, что, борясь с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, ЧК является могучим рычагом в деле строительства социализма, но ему, хотелось принимать и непосредственное участие в строительной работе, самому носить кирпичи для здания будущего коммунистического строя. Отсюда его постоянные порывы к хозяйственной работе, его переход в НКПС, а затем в ВСНХ. Пусть об этой работе скажут те, кто видел ее вблизи, его ближайшие сотрудники и помощники. Мы, чекисты, можем сказать только одно: мало того, что он всю ЧК-ГПУ поставил на службу хозяйственному строительству, он и на новом поприще работал по мере возможности чекистскими методами, то есть в постоянной, неразрывной связи с партией и массами, достигая при этом колоссальных успехов. Сейчас слишком бурное время, чтобы предаваться истпартовским воспоминаниям, особенно по поводу Дзержинского, который не очень-то их жаловал. Да и сам Дзержинский - слишком живая фигура, чтобы покрывать его нервные волевые черты все обезличивающей пылью некрологов, и нам, людям, близко знавшим Дзержинского, долгими годами работавшими под его руководством, особенно трудно писать о нем. Массы знали и любили его как руководителя борьбы с контрреволюцией, как борца за восстановление хозяйства, как стойкого партийца, умершего в борьбе за единство партии. Казалось бы, и довольно. Зачем говорить о нем как о человеке? Дзержинский-человек и Дзержинский-деятель так не похож на тот казенный образ, который уже начал слагаться и заслонять живого человека, что секрет его влияния на всех, кто с ним встречался, и особенно на тех, кого он вел за собой, начинает становиться непонятной тайной. Поэтому в интересах молодежи, которая не имела счастья лично его знать, я попробую дать представление о некоторых его чертах.
Дзержинский был очень сложной натурой, при всей своей прямоте, стремительности и, когда нужно, беспощадности...
Для того чтобы работать в ЧК, вовсе не надо быть художественной натурой, любить искусство и природу. Но если бы у Дзержинского всего этого не было, то Дзержинский, при всем его подпольном стаже, никогда бы не достиг тех вершин чекистского искусства по разложению противника, которые делали его головой выше всех его сотрудников.
Дзержинский никогда не был прямолинеен и беспощаден, а тем более расслабленно-человечен. По натуре это был очень милый, привлекательный человек с очень нежной, гордой и целомудренной душой. Но он никогда не позволял своим личным качествам брать верх над собой при решении того или другого дела. Наказание как таковое он отметал принципиально, как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции. Одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовывать за подобное дело он считал бы ошибкой. Причем Дзержинский всегда строго следил, чтобы указания, даваемые им, не были выдуманы самостоятельно, на основании данных ЧК, а строго сообразовывались со взглядами партии на текущий момент.
Презрительно относясь ко всякого рода юридическому крючкотворству и прокурорскому формализму, Дзержинский чрезвычайно чутко относился ко всякого рода жалобам на ЧК по существу...
Ошибка ЧК, которой можно было избежать при большей старательности и тщании,- вот что не давало ему покоя и делало политически важным то или другое незначительное дело... Тем же самым объясняется и его постоянная боязнь, чтобы работники ЧК не зачерствели на своем деле. "Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК",- говаривал он...
Дзержинский был очень бурной натурой, страстно вынашивавшей свои убеждения, невольно подавлявшей сотрудников своей личностью, своим партийным весом и своим деловым подходом.
Между тем все его соратники имели чрезвычайно большой простор в своей работе. Это объясняется тем, что, как крупный, талантливый организатор, он придавал колоссальное значение самодеятельности работников и поэтому предпочитал сплошь и рядом заканчивать спор словами: "Делайте по-своему, но вы ответственны за результат". Зато он первый радовался всякому крупному успеху, достигнутому методом, против которого он боролся. Не многие начальники и организаторы советских учреждений говорят своим подчиненным: "Вы были правы, я ошибался".
Этим объясняется его почти магическое действие на крупных технических специалистов, которые не могут работать как заведенная машина, ограничиваясь голым исполнением приказаний начальства. Всем известно его умение вдохновлять на работу, при этом на работу творческую, представителей чуждых нам классов.
Сохраняя в своих руках руководство работой ОГПУ, Дзержинский применил в своих отношениях к специалистам то же отсутствие формализма, которое он проявлял на чекистской работе. Сплошь и рядом, когда работники ОГПУ приходили к нему с доказательствами в руках, что тот или другой крупный спец исподтишка занимается контрреволюционной работой, Дзержинский отвечал: "Предоставьте его мне, я его переломаю, а он незаменимый работник". И действительно переламывал.
В чем же был секрет его неотразимого действия на людей? Не в литературном таланте, не в ораторских способностях, не в теоретическом творчестве. У Дзержинского был свой талант, который ставит его особняком, на свое, совершенно особенное место. Это - моральный талант, талант непреклонного революционного действия и делового творчества, не останавливающегося ни перед какими препятствиями, не руководимого никакими побочными целями, кроме одной - торжества пролетарской революции. Его личность внушала непреодолимое доверие. Возьмите его выступления. Он говорил трудно, неправильным русским языком, с неверными ударениями, все это было неважно. Безразлично было построение речи, которую он всегда так долго готовил, уснащая ее фактами, материалами, цифрами, десятки раз проверенными и пересчитанными им лично. Важно было одно - говорил Дзержинский. И в самой трудной обстановке, по самому больному вопросу его встречала овация и провожала нескончаемая овация рабочих, услышавших слово своего Дзержинского, хотя бы по вопросу о том, что государство не в силах прибавить им заработной платы.
Он - хозяйственник, сторонник рационализации, проповедник трудовой дисциплины, мог доказывать на громадных рабочих собраниях необходимость сокращения рабочих на фабриках и сплошь и рядом легче, бесповоротнее добиваться успеха, чем профессионалисты. Дзержинский сказал - значит так. Любовь и доверие рабочих к нему были беспредельны...
***
ВСНХ, когда Дзержинский начал в нем свою работу, являлся своего рода ноевым ковчегом, осевшим на Милютинском переулке: много старых хозяйственников (опыт которых сплошь и рядом измерялся количеством разваленных предприятий), часто не хотевших учиться и не знавших производства. С другой стороны, бесчисленное количество спецов, занимавшихся тогда ехидным и хлопотливым ничегонеделанием, схемами, проектами, перепиской, в том числе и со своими бывшими хозяевами, которым сплошь и рядом не гнушались сообщать за мзду сведения о состоянии их бывших предприятий.
Феликс Эдмундович пришел туда с тяжелым сердцем. Еще в НКПС ему было известно, что многие будущие правые оппозиционеры считают его ударником, а не хозяйственником, чекистскими методами поднявшим транспорт от разрухи. Те же лица не без злорадства ожидали, не провалится ли он, выдержит ли экзамен на хозяйственника, управляя такой махиной, как ВСНХ.
Время было нэповское и трудное: его приходу предшествовал тяжелый кризис цен.
На помощь этих "друзей" Дзержинский не рассчитывал, но у него были энкапээсовекий опыт и чекистские методы, основа которых сводилась к тому, чтобы ни на кого не полагаться, а все проверять на фактах, доходить до них самому, работать максимальными темпами, развивая бешеную энергию, опираться на рабочий класс и безоговорочно слушаться партии. Был у него опыт и со спецами, старыми, потому что в 1921-1924 годах молодых специалистов не было. Придя в НКПС, Дзержинский сразу взял ту линию на привлечение специалиста к работе, предоставление ему максимальной самостоятельности и требование от него подлинной работы, а не прожектерства, которую он вел до самой смерти.
Директивный приказ по НКПС на 27 мая 1921 года гласит: "К тем из технических руководителей, которые воодушевлены грандиозностью стоящих перед ними задач по техническому возрождению транспорта рабоче-крестьянской республики и работают самоотверженно и честно, мы обязаны отнестись с полным доверием и товарищеским вниманием". Это Дзержинский и проводил.
Дзержинский широко использовал ОГПУ для защиты специалистов от всякого рода притеснений, жилищных и других, он очень болезненно относился к фактам последнего рода, они срывали его линию, он считал, что, когда социалистическое строительство своей помощью привлекает к нам даже бывших активных контрреволюционеров, их надо использовать во что бы то ни стало - вовсю, и до тех пор, пока они идут с нами. Держать открытыми глаза нужно, но нельзя допускать, чтобы люди, работающие с нами, под влиянием преследования окружающей среды и ее вечного заподазривания и недоверия, часто неграмотного, снова уходили в лагерь врагов.
В НКПС Дзержинскому удалось вывести транспорт из разрухи, объединив вокруг себя в одном героическом порыве и железнодорожный пролетариат, и коммунистов, и специалистов, а когда собственных сил транспорта не хватало, он налегал на транспортный отдел ОГПУ, где было много железнодорожников, и в тяжелую минуту подменял их силами пришедшую в расстройство регулярную работу транспорта. Транспортники ОГПУ работали днем и ночью, то продвигая грузы, то охраняя их, то борясь с бандитизмом, кражами, мешочничеством и прочее, и прочее, годами не имея отдыха, как на фронте.
И все же, несмотря на все успехи, в частности в привлечении специалистов на работу, Дзержинский не довольствовался достигнутыми успехами: изучив транспорт, считал дальнейший прогресс технически возможным; между тем подъем транспорта, по его мнению, шел слишком медленно, а когда он хотел разобраться, в чем загвоздка, то после двух лет работы он сплошь и рядом получал от специалистов филькины грамоты, облеченные в корректную инженерную путейскую форму.
В последний год его работы на транспорте произошел такой красочный случай: ему потребовалась одна важная таблица; получив ее, Дзержинский с удивлением увидел, что картина получается крайне смутная и неясная. Уйдя в отпуск на 10 дней, Дзержинский засел за нее. И он, наркомпуть, должен был сам пересчитать и переделать ее и тогда с негодованием убедился, что не только данные перепутаны, но даже сложение неверно. Для прекраснодушного огульного доверия к аппарату места не было.
С этим опытом Дзержинский приступил к работе в ВСНХ, и все-таки линии своей к специалистам он не изменил. Это в первую очередь почувствовало ОГПУ. Когда мы атаковывали его по поводу каких-нибудь меньшевиков, он неизменно повторял нам: "Сейчас они бессильны, до поры до времени оставьте их в покое, пусть они работают, я сужу о них по их работе"...
Расскажу в заключение, как он использовал ОГПУ для ВСНХ. Вопрос так и был поставлен, что можно будет взять у нас для подъема промышленности, во-первых, людей, людей и людей. Будучи наркомпути, Дзержинский опирался на транспортный отдел ОГПУ. Промышленной ЧК не было, и создавать ее он считал бесполезным. Среди транспортников-чекистов было много железнодорожников, но промышленной техники мы тогда не знали... крупных толковых людей с интересом к экономике, желающих учиться производству, было много. Дзержинский их-то и сделал проводниками своей линии по отношению к специалистам, забрав их всех в ВСНХ.
Как мы тогда говорили, ВСНХ превратился в "грабиловку", забирает наших людей. Мы понимали необходимость этой меры, и результаты работы Дзержинского в ВСНХ вполне ее оправдали. Но, в конце концов, и мы не потеряли...
Школа Дзержинского не пропала даром...
Организатор ВЧК, в первое бурное время, когда не было ни опыта, ни денег, ни людей, сам ходивший на обыски и аресты, лично изучавший все детали чекистского дела, столь трудного для старого революционера довоенной выделки, сросшийся с ЧК, которая стала его воплощением, Дзержинский был самым строгим критиком своего детища. Равнодушно относясь к воплям буржуазии о коммунистических палачах, чрезвычайно резко отражая нападки недостаточно революционных товарищей на ЧК, Дзержинский чрезвычайно боялся, чтобы в ней не завелась червоточина, чтобы она не стала самодовлеющим органом, чтобы не получилось отрыва от партии, наконец, чтобы ее работники не разложились, пользуясь громадными правами в обстановке гражданской войны. Он постоянно ломал и перестраивал ЧК и опять снова пересматривал людей, структуру, приемы, больше всего боясь, чтобы в ВЧК-ГПУ не завелась волокита, бумага, бездушие и рутина.
Но ЧК, прежде и больше всего орган борьбы с контрреволюцией, не может оставаться неизменной при изменившемся соотношении борющихся классов, и Дзержинский всегда первый шел на перемены, как в практике, так и в организации своего детища, применяясь к новой политической обстановке, охотно отказываясь от прав, ставших ненужными или вредными, например, при переходе от военной полосы к мирной, и, наоборот, настойчиво требуя их расширения, когда это снова становилось нужным. Для него было важно одно - лишь бы новая форма организации ЧК, ее новые приемы и подходы,- скажем, переход от массовых ударов к тонким изысканиям в контрреволюционной среде и наоборот,- по-прежнему достигали главной цели: разложения и разгрома контрреволюции.
Говорить о Дзержинском-чекисте - значит писать историю ВЧК-ГПУ как в обстановке гражданской войны, так и в условиях НЭПа. Для этого время не пришло. Сам Дзержинский считал и заявлял, что писать о ЧК можно будет только тогда, когда в ней пройдет надобность. Одно можно сказать, что ВЧК-ГПУ создавалась и развивалась с трудом, с болью, со страшной растратой сил работников,- дело было новое, трудное, тяжкое, требовавшее не только железной воли и крепких нервов, но и ясной головы, кристаллической честности, гибкости неслыханной и абсолютной, беспрекословной преданности и законопослушности партии. "ЧК должна быть органом Центрального Комитета, иначе она вредна, тогда она выродится в охранку или орган контрреволюции",- постоянно говорил Дзержинский.
При всем безграничном энтузиазме работников ЧК, большей частью рабочих, их отваге, преданности, способности жить и работать в нечеловеческих условиях - не дни и месяцы, а целые годы подряд, никогда не удалось бы построить той ВЧК-ОГПУ, которую знает история первой пролетарской революции, если бы Дзержинский, при всех его качествах организатора-коммуниста, не был великим партийцем, законопослушным и скромным, для которого партийная директива была всем, и если бы он не сумел так слить дело ЧК с делом самого рабочего класса, что рабочая масса постоянно все эти годы и в дни побед, и в дни тревог воспринимала чекистское дело как свое собственное, а ЧК принимала нутром как свой орган, орган пролетариата, диктатуры рабочего класса. Безоговорочно принимая партийное руководство, Дзержинский сумел в чекистской работе опереться на рабочий класс, и контрреволюция, несмотря на технику, старые связи, деньги и помощь иностранных государств, оказалась разбитой наголову. И как бы она ни пыталась поднять голову на деньги англичан или других заграничных давальцев, она будет снова побеждена, пока в ЧК-ГПУ живы заветы Дзержинского?
Но Дзержинскому, с его кипучей энергией, всегда было мало чекистской работы. Он знал, конечно, что, борясь с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, ЧК является могучим рычагом в деле строительства социализма, но ему, хотелось принимать и непосредственное участие в строительной работе, самому носить кирпичи для здания будущего коммунистического строя. Отсюда его постоянные порывы к хозяйственной работе, его переход в НКПС, а затем в ВСНХ. Пусть об этой работе скажут те, кто видел ее вблизи, его ближайшие сотрудники и помощники. Мы, чекисты, можем сказать только одно: мало того, что он всю ЧК-ГПУ поставил на службу хозяйственному строительству, он и на новом поприще работал по мере возможности чекистскими методами, то есть в постоянной, неразрывной связи с партией и массами, достигая при этом колоссальных успехов. Сейчас слишком бурное время, чтобы предаваться истпартовским воспоминаниям, особенно по поводу Дзержинского, который не очень-то их жаловал. Да и сам Дзержинский - слишком живая фигура, чтобы покрывать его нервные волевые черты все обезличивающей пылью некрологов, и нам, людям, близко знавшим Дзержинского, долгими годами работавшими под его руководством, особенно трудно писать о нем. Массы знали и любили его как руководителя борьбы с контрреволюцией, как борца за восстановление хозяйства, как стойкого партийца, умершего в борьбе за единство партии. Казалось бы, и довольно. Зачем говорить о нем как о человеке? Дзержинский-человек и Дзержинский-деятель так не похож на тот казенный образ, который уже начал слагаться и заслонять живого человека, что секрет его влияния на всех, кто с ним встречался, и особенно на тех, кого он вел за собой, начинает становиться непонятной тайной. Поэтому в интересах молодежи, которая не имела счастья лично его знать, я попробую дать представление о некоторых его чертах.
Дзержинский был очень сложной натурой, при всей своей прямоте, стремительности и, когда нужно, беспощадности...
Для того чтобы работать в ЧК, вовсе не надо быть художественной натурой, любить искусство и природу. Но если бы у Дзержинского всего этого не было, то Дзержинский, при всем его подпольном стаже, никогда бы не достиг тех вершин чекистского искусства по разложению противника, которые делали его головой выше всех его сотрудников.
Дзержинский никогда не был прямолинеен и беспощаден, а тем более расслабленно-человечен. По натуре это был очень милый, привлекательный человек с очень нежной, гордой и целомудренной душой. Но он никогда не позволял своим личным качествам брать верх над собой при решении того или другого дела. Наказание как таковое он отметал принципиально, как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причем все определялось данной политической обстановкой и перспективой дальнейшего развития революции. Одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовывать за подобное дело он считал бы ошибкой. Причем Дзержинский всегда строго следил, чтобы указания, даваемые им, не были выдуманы самостоятельно, на основании данных ЧК, а строго сообразовывались со взглядами партии на текущий момент.
Презрительно относясь ко всякого рода юридическому крючкотворству и прокурорскому формализму, Дзержинский чрезвычайно чутко относился ко всякого рода жалобам на ЧК по существу...
Ошибка ЧК, которой можно было избежать при большей старательности и тщании,- вот что не давало ему покоя и делало политически важным то или другое незначительное дело... Тем же самым объясняется и его постоянная боязнь, чтобы работники ЧК не зачерствели на своем деле. "Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК",- говаривал он...
Дзержинский был очень бурной натурой, страстно вынашивавшей свои убеждения, невольно подавлявшей сотрудников своей личностью, своим партийным весом и своим деловым подходом.
Между тем все его соратники имели чрезвычайно большой простор в своей работе. Это объясняется тем, что, как крупный, талантливый организатор, он придавал колоссальное значение самодеятельности работников и поэтому предпочитал сплошь и рядом заканчивать спор словами: "Делайте по-своему, но вы ответственны за результат". Зато он первый радовался всякому крупному успеху, достигнутому методом, против которого он боролся. Не многие начальники и организаторы советских учреждений говорят своим подчиненным: "Вы были правы, я ошибался".
Этим объясняется его почти магическое действие на крупных технических специалистов, которые не могут работать как заведенная машина, ограничиваясь голым исполнением приказаний начальства. Всем известно его умение вдохновлять на работу, при этом на работу творческую, представителей чуждых нам классов.
Сохраняя в своих руках руководство работой ОГПУ, Дзержинский применил в своих отношениях к специалистам то же отсутствие формализма, которое он проявлял на чекистской работе. Сплошь и рядом, когда работники ОГПУ приходили к нему с доказательствами в руках, что тот или другой крупный спец исподтишка занимается контрреволюционной работой, Дзержинский отвечал: "Предоставьте его мне, я его переломаю, а он незаменимый работник". И действительно переламывал.
В чем же был секрет его неотразимого действия на людей? Не в литературном таланте, не в ораторских способностях, не в теоретическом творчестве. У Дзержинского был свой талант, который ставит его особняком, на свое, совершенно особенное место. Это - моральный талант, талант непреклонного революционного действия и делового творчества, не останавливающегося ни перед какими препятствиями, не руководимого никакими побочными целями, кроме одной - торжества пролетарской революции. Его личность внушала непреодолимое доверие. Возьмите его выступления. Он говорил трудно, неправильным русским языком, с неверными ударениями, все это было неважно. Безразлично было построение речи, которую он всегда так долго готовил, уснащая ее фактами, материалами, цифрами, десятки раз проверенными и пересчитанными им лично. Важно было одно - говорил Дзержинский. И в самой трудной обстановке, по самому больному вопросу его встречала овация и провожала нескончаемая овация рабочих, услышавших слово своего Дзержинского, хотя бы по вопросу о том, что государство не в силах прибавить им заработной платы.
Он - хозяйственник, сторонник рационализации, проповедник трудовой дисциплины, мог доказывать на громадных рабочих собраниях необходимость сокращения рабочих на фабриках и сплошь и рядом легче, бесповоротнее добиваться успеха, чем профессионалисты. Дзержинский сказал - значит так. Любовь и доверие рабочих к нему были беспредельны...
***
ВСНХ, когда Дзержинский начал в нем свою работу, являлся своего рода ноевым ковчегом, осевшим на Милютинском переулке: много старых хозяйственников (опыт которых сплошь и рядом измерялся количеством разваленных предприятий), часто не хотевших учиться и не знавших производства. С другой стороны, бесчисленное количество спецов, занимавшихся тогда ехидным и хлопотливым ничегонеделанием, схемами, проектами, перепиской, в том числе и со своими бывшими хозяевами, которым сплошь и рядом не гнушались сообщать за мзду сведения о состоянии их бывших предприятий.
Феликс Эдмундович пришел туда с тяжелым сердцем. Еще в НКПС ему было известно, что многие будущие правые оппозиционеры считают его ударником, а не хозяйственником, чекистскими методами поднявшим транспорт от разрухи. Те же лица не без злорадства ожидали, не провалится ли он, выдержит ли экзамен на хозяйственника, управляя такой махиной, как ВСНХ.
Время было нэповское и трудное: его приходу предшествовал тяжелый кризис цен.
На помощь этих "друзей" Дзержинский не рассчитывал, но у него были энкапээсовекий опыт и чекистские методы, основа которых сводилась к тому, чтобы ни на кого не полагаться, а все проверять на фактах, доходить до них самому, работать максимальными темпами, развивая бешеную энергию, опираться на рабочий класс и безоговорочно слушаться партии. Был у него опыт и со спецами, старыми, потому что в 1921-1924 годах молодых специалистов не было. Придя в НКПС, Дзержинский сразу взял ту линию на привлечение специалиста к работе, предоставление ему максимальной самостоятельности и требование от него подлинной работы, а не прожектерства, которую он вел до самой смерти.
Директивный приказ по НКПС на 27 мая 1921 года гласит: "К тем из технических руководителей, которые воодушевлены грандиозностью стоящих перед ними задач по техническому возрождению транспорта рабоче-крестьянской республики и работают самоотверженно и честно, мы обязаны отнестись с полным доверием и товарищеским вниманием". Это Дзержинский и проводил.
Дзержинский широко использовал ОГПУ для защиты специалистов от всякого рода притеснений, жилищных и других, он очень болезненно относился к фактам последнего рода, они срывали его линию, он считал, что, когда социалистическое строительство своей помощью привлекает к нам даже бывших активных контрреволюционеров, их надо использовать во что бы то ни стало - вовсю, и до тех пор, пока они идут с нами. Держать открытыми глаза нужно, но нельзя допускать, чтобы люди, работающие с нами, под влиянием преследования окружающей среды и ее вечного заподазривания и недоверия, часто неграмотного, снова уходили в лагерь врагов.
В НКПС Дзержинскому удалось вывести транспорт из разрухи, объединив вокруг себя в одном героическом порыве и железнодорожный пролетариат, и коммунистов, и специалистов, а когда собственных сил транспорта не хватало, он налегал на транспортный отдел ОГПУ, где было много железнодорожников, и в тяжелую минуту подменял их силами пришедшую в расстройство регулярную работу транспорта. Транспортники ОГПУ работали днем и ночью, то продвигая грузы, то охраняя их, то борясь с бандитизмом, кражами, мешочничеством и прочее, и прочее, годами не имея отдыха, как на фронте.
И все же, несмотря на все успехи, в частности в привлечении специалистов на работу, Дзержинский не довольствовался достигнутыми успехами: изучив транспорт, считал дальнейший прогресс технически возможным; между тем подъем транспорта, по его мнению, шел слишком медленно, а когда он хотел разобраться, в чем загвоздка, то после двух лет работы он сплошь и рядом получал от специалистов филькины грамоты, облеченные в корректную инженерную путейскую форму.
В последний год его работы на транспорте произошел такой красочный случай: ему потребовалась одна важная таблица; получив ее, Дзержинский с удивлением увидел, что картина получается крайне смутная и неясная. Уйдя в отпуск на 10 дней, Дзержинский засел за нее. И он, наркомпуть, должен был сам пересчитать и переделать ее и тогда с негодованием убедился, что не только данные перепутаны, но даже сложение неверно. Для прекраснодушного огульного доверия к аппарату места не было.
С этим опытом Дзержинский приступил к работе в ВСНХ, и все-таки линии своей к специалистам он не изменил. Это в первую очередь почувствовало ОГПУ. Когда мы атаковывали его по поводу каких-нибудь меньшевиков, он неизменно повторял нам: "Сейчас они бессильны, до поры до времени оставьте их в покое, пусть они работают, я сужу о них по их работе"...
Расскажу в заключение, как он использовал ОГПУ для ВСНХ. Вопрос так и был поставлен, что можно будет взять у нас для подъема промышленности, во-первых, людей, людей и людей. Будучи наркомпути, Дзержинский опирался на транспортный отдел ОГПУ. Промышленной ЧК не было, и создавать ее он считал бесполезным. Среди транспортников-чекистов было много железнодорожников, но промышленной техники мы тогда не знали... крупных толковых людей с интересом к экономике, желающих учиться производству, было много. Дзержинский их-то и сделал проводниками своей линии по отношению к специалистам, забрав их всех в ВСНХ.
Как мы тогда говорили, ВСНХ превратился в "грабиловку", забирает наших людей. Мы понимали необходимость этой меры, и результаты работы Дзержинского в ВСНХ вполне ее оправдали. Но, в конце концов, и мы не потеряли...
Школа Дзержинского не пропала даром...
