Если вы обладаете любой информацией о совершенных или готовящихся терактах, просьба обращаться в ФСБ России по телефонам:
+7 (495) 224-22-22 8 (800) 224-22-22
Для получения информации о порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию российских и иностранных граждан (лиц без гражданства), выдачи пропусков для въезда (прохода) лиц и транспортных средств в пограничную зону, выдачи разрешения на неоднократное пересечение иностранными судами государственной границы Российской Федерации на море обращаться в ВЕБ-ПРИЕМНУЮ ФСБ России
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
Для получения справочной информации обращаться в ПОГРАНИЧНЫЕ ОРГАНЫ
ЧЕТЫРЕ ПОПЫТКИ ДЗЕРЖИНСКОГО
04.09.1998
"Новости разведки и контрразведки" (Москва).
По мысли создателей, изложенной в постановлении Совнаркома от 7 (20) декабря 1917 года, всероссийская Чрезвычайная комиссия учреждалась с целью борьбы с контрреволюционными проявлениями.
Функция контрразведки на комиссию не возлагалась. По сравнению с другими угрозами для новой власти шпионаж был далеко не на первом месте.
У председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского, как, впрочем, и у других руководящих большевистских деятелей, видимо, не сложилось понимание того, что враждебные проявления могут инспирироваться, финансироваться и даже непосредственно организовываться иностранными агентами, включая и разведслужбы союзников России в мировой войне.
Кроме того, принимая постановление, в СНК исходили из наличия в стране органов военной контрразведки, хотя особого доверия к ним со стороны большевиков и не было. Всем была очень памятна развернутая в июле 1917 г. контрразведкой кампания по обвинению большевиков в агентурной деятельности в пользу немцев.
Как бывший руководитель Военно-революционного комитета, установившего через своих комиссаров контроль за всеми контрразведывательными подразделениями, Дзержинский предполагал их скорую реорганизацию или полную ликвидацию вместе со старой армией. Но это должно было произойти после заключения мира и демобилизации старой армии.
А пока продолжалась война, газеты пестрели сообщениями о происках германских шпионов, и в Совнаркоме посчитали возможным не трогать систему контрразведки. Однако разговоры на эту тему имели место и кое-какие сведения просачивались на страницы газет.
В начале января 1918 г., прочитав сообщение корреспондента о якобы намечаемом создании при СНК отделения разведки и контрразведки, на Гороховую 2, где помещалась тогда ВЧК, явился неизвестный охране человек, который настаивал наличной встрече с председателем.
Предполагая, что беседа может и не состояться, посетитель предусмотрительно имел при себе запечатанное в конверт письмо на имя Дзержинского, помеченное грифом "Совершенно секретно".
Сейчас нет возможности точно установить, принял ли визитера в тот день перегруженный срочными делами Дзержинской, но письмо оказалось в его руках и сохранилось в архиве.
Его автором был некий Шевара, крупный агент царской разведки и контрразведки. Первая половина письма отводилась Шеварой для подробнейшего изложения своей оперативной биографии, чем, вероятно, ходатай надеялся заинтересовать главу набирающей силу ВЧК.
Оказалось, что он начал действовать на поприще спецслужб еще за пять лет до мировой войны. В качестве секретного агента Шевару завербовал начальник разведывательного отделения штаба Варшавского военного округа Генерального штаба полковник Н.С. Батюшин и использовал его для работы за границей. В период первой мировой войны Шевара активно трудился над подготовкой и заброской в немецкий тыл русской агентуры, неоднократно сам выполнял рискованные задания за линией фронту по приказанию того же Батюшина. В предреволюционный период руководство переориентировало его на борьбу с немецким шпионажем. Так что Шевара был достаточно подготовленным профессионалом почти с десятилетним стажем секретной деятельности.
Отдавая себе отчет, что адресует письмо не просто председателю ВЧК, а и одному из виднейших большевистских деятелей, он не преминул упомянуть, что свои политические воззрения считает схожими с марксистскими.
После таких заверений Шевара предлагает Дзержинскому услуги, указывая, что может "принести несомненную пользу не только внутри Советской Республики, но и во вне..."
Письмо с грифом "Совершенно секретно" и личность его автора, несомненно, заинтересовали председателя ВЧК. Привлекло внимание и место его последней службы - секретный сотрудник по особо важным поручениям при штабе 42 армейского корпуса, расквартированного в Финляндии. Обстановка в бывшей провинции российской империи в то время была крайне запутанной. Вооруженная борьба между финскими красной и белой гвардией, вмешательство германских войск, шведское влияние, брожение в русских гарнизонах и на базах флота, разворовывание военных запасов и стратегического сырья, и все это в непосредственной близости от революционного Петрограда. Поэтому предложения Шевары об организации контрразведки (в том числе и внешней, в Финляндии) в интересах ВЧК, попало на благоприятную почву. Совнарком требовал информации, а своих профессионально подготовленных кадров у Дзержинского еще не было.
Вполне вероятно, что поначалу Дзержинский, стремясь добиться конспиративности, не посвятил в существо начинаемого дела даже своих соратников по президиуму ВЧК. По крайней мере, ни в одном из сохранившихся протоколов заседаний президиума нет даже упоминания о создании контрразведывательного органа в структуре ВЧК.
Судя по обнаруженным в Центральном оперативном архиве ФСБ разрозненным документам, мы можем утверждать, что "Контрразведывательное бюро ВЧК" (КРБ) начало функционировать не позднее 13 января 1918 года, поскольку в этот день Шевара уже докладывал председателю комиссии о некоторых проведенных мероприятиях.
Перечисленные в докладе акции КРБ показывают, что Дзержинский, в принципе, верно нашел применение чекистской контрразведке в лице бюро. Оно предпринимало попытку выйти на иностранный и, что было важно для ВЧК, белогвардейский финский шпионаж через обследование деятельности и аресты контрабандистов и противостоящих новой власти лиц из буржуазной среды. Свою активность бюро демонстрировало не только в самом Петрограде и его окрестностях, но и в Финляндии, куда направлялась его агентура. Негласное обследование отдельных лиц и различных организаций, обыски, аресты - вот средства, которыми пользовалось бюро. Как видим, это значительно шире того диапазона, в котором действовали органы военной контрразведки. Более того, бюро имело право требовать от контрразведчиков армии и флота выполнения своих заданий. К примеру, в Гельсингфорсе сотрудники бюро во главе с помощником начальника Ю.И. Ариным негласно установили, что некий Верещагин за крупное вознаграждение организует освобождение арестованных, кем бы этот арест ни был произведен. Не имея достаточно своих сил, Арин обязал контрразведывательное отделение Свеаборгской крепости установить наблюдение за Верещагиным и донести о результатах.
В начале января 1918 года бюро располагало штатом не менее чем в 35 человек. Именно столько удостоверений на право ношения оружия выдал лично Дзержинский начальнику контрразведки Шеваре. Двадцать пять агентов контрразведывательного бюро ВЧК имели специальные удостоверения без указания должности, что было необходимо для обеспечения конспирации.
Вскоре начальник КРБ представил Дзержинскому подробный доклад по организации контрразведки в более широком масштабе. Предусматривалось усилить работу в столице, развернуть агентурную группу в Москве, создать аппарат наружного наблюдения, независимый от уже функционировавшего в ВЧК, а также насадить специальных агентов в некоторых городах Германии, Польши и в оккупированных немцами областях.
По прикидкам Шевары финансовые затраты ВЧК составили бы чуть больше восьмидесяти тысяч рублей в месяц.
Реакцию Дзержинского на доклад мы не знаем, поскольку каких либо его резолюций на документе не имеется. Но поскольку вербовка агентуры для КРБ была развернута, как видно из очередного доклада Шевары, можно предположить, что принципиальное согласие у него имелось.
История не терпит употребления сослагательного наклонения. Поэтому и мы не станем гадать, каких результатов достигло бы КРБ во главе с Шеварой, однако заметим, шел он верным путем, апробированным в своей основе еще царской контрразведкой. Так, шеф КРБ предпринял попытку выйти на немецкую агентуру через монархистов германской ориентации, в частности, с помощью небезызвестного доктора "тибетской медицины" Бадмаева, крестника императора Александра III, близкого в свое время к Распутину и императрице Александре Федоровне. Он восстановил связь со своим бывшим начальником, руководителем контрразведки Северного фронта, а затем в Финляндии полковником Генштаба И.Н. Чернышевым. Изучая отрывочные данные о деятельности Шевары, мы поначалу не могли найти убедительного объяснения внезапному исчезновению его с чекистского горизонта. Возникали различные версии, включая и возможную негативную реакцию членов коллегии и президиума на инициативу Дзержинского, привлекшего на ответственную должность человека с неясными политическими взглядами. Ведь на заседании коллегии ВЧК 21 февраля состоялось решение о принятии на работу "только партийных товарищей, а беспартийных как исключение". Согласно данному решению все новые сотрудники должны были проходить через контроль специальной организационной комиссии.
Разрешить наши сомнения мог только дальнейший поиск. И вот, изучив более тысячи пожелтевших от времени папок в архивном фонде уголовных дел, мы нашли материалы на некоего Шеваро-Войцицкого Константина Александровича. С первой страницы стало ясно - это и есть первый начальник контрразведки ВЧК. Что явствует из дела? Оказывается, для проведения операции в Петрограде Шеваре был придан от Наркомата по военным делам отряд матросов во главе с А. Поляковым. Не понимая, естественно, ничего в агентурной работе и в контрразведке вообще, начальник и его ближайшие по каким-то признакам заподозрили руководителя КРБ в контрреволюционном заговоре и арестовали его. В адрес Дзержинского, только что переехавшего с аппаратом ВЧК в Москву, пошла телеграмма: "Шевара нас продал, факты налицо, жду экстренного разрешения принять самые суровые крайние меры, как к нему, так и к его приспешникам и старым охранникам... Он желает меня убить... Ваш Поляков".
Не дождавшись ответа, группа Полякова сама, без помощи Петроградской Чрезвычайной комиссии провела в течение двух дней следствие, и Шевара был ликвидирован якобы при попытке к бегству. Чтобы подчеркнуть свою решимость "искоренять гидру контрреволюции", Поляков позднее рассказывал, что раненого в голову Шевару добили сорока винтовочными выстрелами в упор.
Обстоятельства дела вызвали сомнения у председателя ВЧК, и он дал указание секретарю комиссии Петерсу собрать все бумаги о Шеваре и обстоятельствах его смерти, а также снять подробные показания с Полякова.
По каким-то причинам разбирательство было начато только 17 июля.
Следователь ВЧК Фогель, опрашивая Полякова, явно встал на сторону последнего, удовлетворившись его объяснениями. Он даже не обратил внимания на явную подделку подписи Шевары под протоколами допросов и тот факт, что Поляков все отобранные у начальника КРБ документы передал порциями бывшему заместителю председателя ВЧК Александровичу. Как известно, Александрович к этому времени был расстрелян и указанные бумаги бесследно исчезли.
Так закончил свою жизнь первый контрразведчик ВЧК, а вместе с ним прекратило существование и КРБ.
Теперь ясно, почему мы не могли практически ничего узнать о двухмесячной деятельности аппарата Всероссийской ЧК по борьбе с немецким шпионажем. Каковы бы ни были результаты инициированного Дзержинским разбирательства, он понимал: Шевару не воскресить и не восстановить начатые лично им мероприятия по проникновению в немецкую агентурную сеть.
А германская угроза сохранялась. Председатель ВЧК видел ее в экспансионистских планах Верховного командования Германии, в том цементирующем и организующем влиянии, которое мог вносить немецкий фактор в среду противников новой власти. Для такого заключения у председателя были реальные основания.
Еще в первые месяцы существования комиссии чекисты столкнулись с целым рядом подпольных монархических и чисто офицерских организаций, однозначно ориентированных на Германию. Немецкие штыки для них являлись наиболее подходящей силой, способной восстановить "порядок и спокойствие" в бывшей империи.
К середине февраля практически завершились подготовительные мероприятия немцев к оккупации Белоруссии и Украины. Как докладывал кайзеру главнокомандующий Людендорф, целью операции было нанесение серьезного удара большевикам, укрепление внутриполитического положения в Германии и высвобождение войск для достижения победы на Западе.
Нависшая германская угроза сблизила в некоторой степени взгляды руководителей ВЧК и военной контрразведки на необходимость усиления борьбы с немецкой агентурой.
К этому их призывал и декрет СНК "Социалистическое отечество в опасности", где прямо говорилось об активизации германских шпионов, которых предлагалось расстреливать на месте преступления.
Но прежде чем расстреливать шпионов, их надо было выявить. Одного революционного порыва здесь явно было недостаточно. Мало того, что не имелось у ВЧК собственного контрразведывательного подразделения, но и следствие по делам о преступлениях (контрреволюционных) против новой власти велось на совершенно низком уровне и установить "германский след" удавалось крайне редко.
Опытные кадры - вот, прежде всего, что не доставало ВЧК. И Дзержинский продолжал их настойчиво искать.
В Финляндию, почти одновременно с секретными сотрудниками КРБ Шевары, Дзержинский направляет своего агента Филиппова, обладавшего обширными связями в стране. Наряду с выяснением общеполитической ситуации, выявлением контрабандных каналов вывоза из России стратегических материалов и оружия, ему ставится задача обследования состояния российской морской контрразведки в Гельсингфорсе. Филиппов по возвращении представил председателю ВЧК неутешительный доклад.
Агент в частности отметил, что вокруг толковых руководителей собралась масса тунеядцев и бездарностей, тратящих огромные деньги впустую. Результатов работы никаких не имелось. На этом основании Филиппов предлагал Дзержинскому ликвидировать контрразведывательные отделения в Гельсингфорсе и Ревеле. Одновременно в донесении отмечалась полезная и умелая работа, проводимая лично начальниками указанных отделений Бибиковым и Калакуцким.
Однако весьма лестные характеристики не привлекли внимание Дзержинского, ведь оба контрразведчика были кадровыми офицерами и, следовательно, не могли находиться на штатной работе в ВЧК. Тем более что комиссией как раз в это время расследовалось дело помощника начальника контрразведки Всероссийского Главного штаба Каменского, заподозренного в связях с противниками Советской власти.
Тем временем, как выше отмечалось, уже не бывшему агенту царской спецслужбы, а членам президиума ВЧК большевику Евсееву и левому эсеру Александровичу поручалось организовать новый орган контрразведки взамен упраздненного бюро. Надо полагать, что именно Александрович предложил в конце марта 1918 года выделить 26000 рублей на 1 неизвестно откуда появившееся контрразведывательное отделение при штабе Красно-Советского Финляндского отряда, а проще говоря, отряда Попова, того самого, кто активно действовал против самой ВЧК в ходе июльского столкновения большевиков и эсеров. Президиум комиссии, проявив революционную бережливость, денег для новоявленной контрразведки не дал и постановил выяснить качественный состав ее сотрудников. В отдельном пункте своего решения члены президиума сформулировали принципиально важное положение: "Признать необходимым, чтобы борьба со шпионажем и контрразведка находились под наблюдением ВЧК". Таким образом, впервые все коллеги Дзержинского в руководстве ВЧК приняли его идею объединения под эгидой комиссии контрразведывательной работы, осуществляемой различными военными ведомствами. До полной реализации данной идеи пройдет еще почти год, но с взятого тогда курса чекисты уже не свернули.
Необходимость усиления борьбы со шпионажем диктовалась общим ходом событий весны восемнадцатого года. Развертывалось одно из последних мощных наступлений германских войск на Западном фронте. С выходом революционной России из войны, душившая Германию экономическая блокада, казалось, была прорвана. Хлеб и минеральное сырье Украины должны были открыть "второе дыхание" странам Тройственного союза. Между тем на оккупированных восточных территориях разворачивалось вооруженное сопротивление германским частям. Советское правительство негласно оказывало материально-техническое содействие украинским партизанам и подпольщикам. Представители военных миссий Антанты активно поддерживали левых эсеров и большевиков в их боевой работе. Так, при оперативном отделе Наркомвоена был создан конспиративный партизанский центр, об "учебных" мероприятиях которого докладывалось лично Ленину. Предпринимаемые закулисные действия, явно не вписывающиеся в статьи Брестского договора, должны были быть надежно защищены от германской агентуры.
В начале апреля 1918 года президиумом ВЧК чекистам Чернову и Алгасову совместно с представителями от отделов поручается реализовать предыдущее решение и довести до конца проверку личного состава самозванкой поповской контрразведки, одновременно проработать все организационные вопросы. Также предусматривалось образовать "специальные курсы и лекции при комиссии для разведчиков и комиссаров, при участии опытных руководителей, ни при обязательном условии недопущения в качестве лекторов на них бывших охранников и жандармов".
Через несколько дней, а именно 9 апреля, в преддверии приезда в Москву германского посольства, член коллегии ВЧК Полукаров представил на заседании президиума специальный доклад об усилении деятельности немецкой разведки и, в частности, в прифронтовой полосе. Поддержанный Дзержинским и другими присутствующими, он настаивал на необходимости по согласованию с Л.Д. Троцким взять в ведение комиссии все существующие контрразведывательные аппараты и создать единый орган под руководством самостоятельного заведующего.
Ю.Б. Долгополов в своей книги "Война без линий фронта" приводит указанное выше решение ВЧК, но, не имея подтверждения тому, заявляет о создании на его основе контрразведывательного отделения ЧК.
Тщательное изучение материалов секретного делопроизводства ВЧК за 1918 год показывает: объединения контрразведки не произошло (несомненно, из-за позиции Троцкого, опиравшегося на мнение военных специалистов), и собственного подразделения ВЧК "по борьбе с германским шпионажем" не организовала до конца май.
В те же апрельские дни, когда чекисты еще обживали на Лубянке свое новое здание, ранее принадлежавшее страховому обществу "Якорь", и рассматривали оргвопросы о своей контрразведке, в Петрограде, в громадном кабинете бывшего министра внутренних дел империи уже работал человек, непосредственно приступивший к организации нештатного контрразведывательного пункта ВЧК. Многие мероприятия нового хозяина бывшего министерского кабинета остались неизвестными для главного чекиста Союза Северных коммун Моисея Урицкого. Как, впрочем, истины ради отметим, и Дзержинский находился в неведении, по крайней мере, до конца сентября, о "двойном дне" своего протеже, не предполагая, что дал санкцию на работу руководителю тайной белогвардейской организации, тесно связанной с резидентурами англо-французских спецслужб.
О деятельности периферийного контрразведывательного аппарата Всероссийской ЧК, вне рамок Петроградской комиссии, не говоря уже о неординарной личности его руководителя, мы не узнаем из общедоступной и специальной литературы. Поэтому считаем необходимым привести некоторые соображения и документальные факты, проливающие свет на неизвестную страницу истории зарождения аппарата по борьбе со шпионажем в ВЧК.
Так почему же нештатный орган контрразведки не был напрямую подчинен Петроградской ЧК?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать небольшое, но принципиальное отступление.
В книгах по истории ВЧК мы не найдем упоминания о каких-либо разногласиях, а тем более конфликтах между руководителями ВЧК. И это понятно - создавался определенный псевдореалистический образ самой организации, и тех, кто стоял во главе ее. На данную тему еще обратят внимание историки, поскольку в обстановке столкновения взглядов, идей, подходов к решению оперативных задач, в конце концов, столкновения характеров, нравственных установок, а порой яичных амбиций рождались конкретные пункты приказов и постановлений, за которыми порой стояло самое драгоценное - человеческая жизнь.
В этой связи мы лишь отметим, что далеко не всегда были безоблачными отношения ВЧК и ее Петроградского филиала.
С самого образования Петроградской ЧК в Москве пристально следили за ее деятельностью. Характерно, что в решении президиума ВЧК от 7 марта об организации ПЧК указывалось на необходимость пересылки всех расследуемых ей важных дел во Всероссийскую комиссию для окончательного решения. ВЧК забрала из Петрограда всех арестованных ею лиц и свой архив.
Доверяй, но проверяй - наверное, такими словами можно определить политику ВЧК по отношению к филиалу в старой столице. Основное ядро противников большевиков, вне всякого сомнения, находилось в Петрограде. Добавьте сюда наличие остатков персонала иностранных посольств и консульств, штаб-квартир разного рода миссий, близость к границе и картина будет ясна.
А лучшие, хоть чему-то научившиеся уже кадры комиссаров, следователей и разведчиков наружного наблюдения, ВЧК перевела в Москву, оставив своих коллег, что называется, на голодном пайке. Подбор кадров вел теперь Урицкий, практически без особого влияния Всероссийской ЧК.
Видимо, это обстоятельство также сыграло свою роль, когда во время одной из поездок в Петроград, Дзержинский совершенно случайно встретился с неким Болеславом Орлинским, в то время руководителем Центральной уголовно-следственной комиссии при Совете Комиссаров Союза Коммун Северной области.
Он-то и был хозяином министерского кабинета на Фонтанке.
О том, как происходила встреча, мы знаем лишь из рассказа арестованного ВЧК осенью 1918 года английского агента Жижина, которому, в свою очередь, поведал о беседе с Дзержинским сам Орлинский. Ни в одном издании биографии председателя ВЧК фамилия Орлинский нам, естественно, не встретится - упоминание ее могло бросить тень на первого чекиста, а этого партийные редакторы допустить не могли. Политика нависала над правдой истории.
Итак, ответим на вопросы: кто такой Орлинский и при чем здесь поиск путей создания контрразведки ВЧК?
Настоящая фамилия Орлинского - Орлов, да и не Болеслав вовсе, а Владимир Георгиевич. Будучи судебным следователем, довелось ему допрашивать арестованного осенью 1912 года в Варшаве Дзержинского, и последний мог оценить корректное и где-то даже доброжелательное отношение.
В Петрограде, спустя почти шесть лет, произошла их новая встреча. Орлов-Орлинский рассказал бывшему подследственному, а теперь руководителю обладавшей большими полномочиями Всероссийской комиссии, о своей активной деятельности на ниве контрразведки в годы мировой войны. Чтобы объяснить интерес Дзержинского к нему, достаточно отметить, что Орлов-Орлинский начал дело жандармского офицера Мясоедова и довел его до военно-полевого суда. Участвовал Орлов и в работе нашумевшей тогда контрразведывательной комиссии во главе с известным асом секретных служб царской России генералом Н.С. Батюшиным. Не без участия Орлова удалось добиться ареста крупнейшего банкира Рубинштейна, обвиненного в пособничестве немцам. Как опытного следователя по делам, возбужденным контрразведкой, Орлова хорошо знал брат секретаря Совнаркома генерал М.Д. Бонч-Бруевич, который, видимо, и походатайствовал о принятии Орлова на советскую службу, не предполагая даже, что оказывает услуги шефу подпольной организации, специализирующейся на переброске бывших офицеров в районы формирования белых армий. Наладил Орлов, как уже отмечалось, и прочные контакты с резидентурами французской и английской разведки в Петрограде.
Дзержинский об этом не знал и объективно не мог знать, ибо соответствующего аппарата, способного вскрыть строго законспирированную деятельность, у ВЧК в тот период времени еще не существовало.
Парадокс состоял в том, что интересы большевика Дзержинского и русского националиста Орлова совпадали, когда речь шла о борьбе с немецким шпионажем.
Прекрасно владея обстановкой, зная обеспокоенность новой власти возможными активными действиями немцев под Петроградом и наличием в городе "пятой колонны" в лице многочисленных монархических германофильских группировок, Орлов сумел вызвать доверие к себе. Остается лишь открытым вопрос, от кого исходила инициатива о создании под крышей уголовно-следственной комиссии вышеупомянутого пункта.
Более вероятно, что предложение последовало со стороны Орлова, а поскольку это не противоречило интересам ВЧК и лежало в русле исканий ее председателя, то Дзержинский поддержал идею и выдал ему мандат, уполномочивающий вести борьбу с контрреволюцией, исходящей извне. Тогда становится понятным, почему агентурная сеть Орлова действовала совершенно независимо от ПЧК. С одной стороны, и это, на наш взгляд, главное, он стремился избежать любого контроля со стороны петроградских чекистов, а с другой - опасался неконспиративности дилетантов Урицкого, могущих "засветить" его перед немцами. В одном из его конфиденциальных писем к Дзержинскому читаем: "Здесь она (контрразведка. - А.З.) еле-еле существует, т. к. все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклёвывается отличная агентура... У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет".
Что же касается руководителя ЧК, он мог рассчитывать, что с помощью Орлова получит независимый источник информации в старой столице от проявляющего сепаратистские настроения аппарата Урицкого. Хотя главной задачей пункта виделось Дзержинскому борьба с немецкой агентурой и связанными с ней контрреволюционными элементами.
Орлов начал действовать энергично. В конце мая вопрос о его работе по заданиям ВЧК рассматривался на одном заседании президиума комиссии, и никаких претензий к качеству его работы высказано не было. По крайней мере, в протоколе это не зафиксировано. Более того, руководство ВЧК решило продолжить выделение Орлову финансовых средств.
Своеобразным отчетом о работе стали направленные им Дзержинскому две статьи (из подготовленных двенадцати), где раскрывалась картина планов Германии по реставрации свергнутого революцией строя.
На Лубянке тем временем не прекращались попытки создания собственной службы по борьбе со шпионажем и даже объединения под эгидой комиссии всех контрразведывательных органов республики. С новой остротой данный вопрос был поставлен на заседании президиума ВЧК 28 апреля 1918 года. Заседание было экстренным и посвящалось отчетам оперативных отделов. Первым слово взял заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией Полукаров. Он заявил, что отдел ведет работу против внутренний и внешних (союзнической и германской) посягательств на новую власть. Отдельно выступающий отметил концентрацию контрреволюционных сил около немецкого посольства. "Приходится сознаться, добавил завотделом, что для наблюдения и разведки за контрреволюцией, надвигающейся извне, нет соответствующего аппарата". Полукарова поддержал Дзержинский, уже не в первый раз констатировавший необходимость сосредоточить всю контрразведку в руках ВЧК. Аналогичную позицию занял и Евсеев.
По опасности противников расставили в следующем порядке: на первом месте Германия, второе и третье поделили французы и англичане.
Очередное решение по поводу образований контрразведки состоялось. Но что дальше?
Переговоры с военным руководством ни к чему не привели. Военспецы, поддерживаемые Троцким, наотрез отказывались передать контрразведку во Всероссийскую ЧК.
Более того, военный руководитель Высшего военного совета М.Д. Бонч-Бруевич с согласия Совнаркома отдал директиву о срочной организации "отделений по борьбе со шпионством" в частях, противостоящих немецкой армии.
К сожалению, не сохранился письменный доклад члена президиума ВЧК Евсеева о его переговорах во Всероссийском лавном штабе, куда он делегировался "для связи". Но результат был тот же.
Военспецы, в том числе и контрразведчики, не только не хотели передать всю борьбу со шпионажем в ведение ВЧК, но даже не желали контактировать в работе.
Плачевный итог переговоров заставил чекистов перейти от слов к делу.
Именно в мае между Дзержинским и уже известным нам Орловым-Орлинским возникает оживленная переписка по поводу переезда последнего в Москву для того, чтобы как минимум читать лекции на курсах ВЧК, а как максимум возглавить контрразведывательное отделение. В упомянутом уже письме Дзержинскому петроградский борец с "контрреволюцией извне" напрямую обращается с просьбой "забрать к себе для организации работ по борьбе со шпионством". Думается, председатель ВЧК смог бы убедить своих коллег в назначении Орлова - юрист по образованию, специалист по расследованию шпионских дел, никогда не работавший ни в охранке, ни в жандармерии, организатор нештатного контрразведывательного пункта в Петрограде. Для членов коллегии ВЧК, вошедших в ее состав от партии левых эсеров и так называемых левых коммунистов (к числу которых принадлежал в тот период и сам Дзержинский) немаловажным аргументом являлась откровенная нелюбовь Орлова к немцам, с агентурой которых он боролся еще со времен работы следователем Варшавской судебной палаты.
Ведь и контрразведывательное отделение задумывалось как орган, направленный исключительно против кайзеровских шпионов и работающих на них монархистов.
Орлов уже подготовил отъезд в Москву жены и детей, но выезду его самого воспрепятствовал комиссар юстиции Союза Коммун Северной области Н.Н. Крестинский. Он крайне неохотно соглашался даже на краткосрочный отъезд Орлова из Петрограда, считая его незаменимым в деле борьбы с уголовной преступностью. В своем письме руководителю ВЧК комиссар юстиции ссылался также и на то, что Орлов не является членом большевистской партии, а, следовательно, недопустимо занятие им ответственного поста во Всероссийской ЧК.
Историческая ткань порой соткана из парадоксов. Стремление Крестинского удержать у себя председателя Центральной уголовно-следственной комиссии, первоклассного, по мнению комиссара, специалиста, не дало возможности свершиться факту, когда контрразведку ВЧК организовал бы непримиримый враг Советской власти, монархист и юдофоб. Именно благодаря его содействию, к примеру, добывал ценную информацию известный английский разведчик Сидней Рейли.
В августе 1818 года Орлов-Орлинский скроется из Петрограда, будет работать в белой армии, а в эмиграции возглавит контрразведку против III Интернационала, доставлявшую массу неприятностей Коминтерну и хлопот Иностранному отделу ОГПУ.
Но вернемся в восемнадцатый год. Несмотря на кадровые трудности и сопротивление Наркомвоена, в конце мая принимается решение создать в структуре ВЧК Секретное отделение по противодействию германскому шпионажу, начальником которого был назначен Я.Г. Блюмкин. Решающую роль в этом сыграли левые эсеры.
В своих показаниях следственной комиссии при ВЦИК, созданной в связи с попыткой эсеровского мятежа, Дзержинский прямо говорит, что "Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу".
По некоторым данным можно предположить, что произошло это в самом конце мая, по крайней мере, не ранее 20-го.
Точно установить дату не представляется возможным, в связи со странным и трудно объяснимым фактом. В архиве Федеральной службы контрразведки, в деле, где сосредоточены протоколы заседания президиума ВЧК, решавшего все основные вопросы ее жизнедеятельности и, естественно, организационные, за протоколом от 20 мая 1918 г. следует протокол от 1 октября. Можно было бы посетовать на халатность секретарей-делопроизводителей того времени (отсутствие отдельных протоколов наблюдается и за первые месяцы работы ВЧК), но чтобы исчезли документы за четыре с лишним месяца, просто невероятно. И каких месяца! В данный период произошло не только создание контрразведки и назначение Блюмкина, но и такие исключительно важные для истории нашей страны события, как убийство германского посла графа Мирбаха, левоэсеровский мятеж, аресты союзнических дипломатов, включая Локкарта, убийство руководителя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на жизнь Председателя СНК В.И. Ленина, объявление вслед за этим красного террора. Небезынтересно и сейчас узнать, какие действия предпринимали члены президиума ВЧК с конца мая и до сентября 1918 года.
А что касается создания контрразведки чекистами, то приведенные выше сведения из протокола допроса Дзержинского в связи с убийством Мирбаха являются единственным источником.
Подлинность протокола допроса сомнений не вызывает. Но все ли точно изложил Дзержинский следователю? Возникают сомнения и вот по каким основаниям. Как мы знаем, председатель ВЧК долгое время искал подходящего кандидата на должность руководителя контрразведки.
По каким-то причинам члены президиума, а позднее, наверное, и Дзержинский, отвергли план, предложенный поднаторевшим еще в царских спецслужбах начальником контрразведывательного бюро ВЧК Шеварой, и сам он бесследно исчез из чекистской среды. Прояви председатель чуть больше настойчивости, и удалось бы довести до логического конца вопрос о переводе в Москву Орлова-Орлинского. Но если оба претендента не прошли сквозь партийно-кадровое сито, то член коллегии ВЧК старый большевик Евсеев, имя которого не раз упоминалось в протоколах заседаний высшего оперативного органа в связи с рассмотрением вопросов об объединении всей борьбы со шпионажем под эгидой Всероссийской ЧК, наверняка, устраивал своих коллег.
И вдруг всплыла кандидатура не достигшего и двадцати лет юноши, еще недавно командира небольшого отряда на Украине, а в руководящих московских сферах никому не известного. Этим молодым человеком и был левый эсер Яков Блюмкин. Получается, что Дзержинский без какого-либо сопротивления отдал на откуп эсерам такой важный кадровый вопрос.
На наш взгляд, объяснение произошедшему, в данном случае, нужно искать не на уровне борьбы позиций в руководстве ВЧК, а в сфере высокой политики. Вероятно, это явилось уступкой большевиков своим оппонентам в немецком вопросе, чтобы снять с себя подозрения в заигрывании и закулисных контактах с германским послом Мирбахом и кайзеровским правительством.
Блюмкина назначили, не наведя даже справок о нравственных и деловых качествах эсеровского выдвиженца. По словам Дзержинского, он буквально за несколько дней до террористического акта против немецкого посла получил компрометирующие Блюмкина материалы. Это, якобы, и послужило поводом к устранению последнего с ответственного поста. Кстати говоря, о негативных сведениях на Блюмника и факте снятия его с должности историки узнали только в 1989 году, когда увидело свет второе издание "Красной книги ВЧК", поскольку составители первого опустили фрагмент показаний Дзержинского, связанный с его отношением к начальнику чекистской контрразведки.
Опущенный текст еще одно основание к некоторым сомнениям в приводимых председателем ВЧК на допросе сведениях. Читаем: "В тот же день (т.е. когда стало известно о не благовидном поведении Блюмкина в служебной командировке в Петрограде. - А.З.) на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить".
Вероятно, члены коллегии удивились такому повороту дела. 0ни-то прекрасно знали, что Дзержинский несколько месяцев лично сам занимался организацией службы по борьбе со шпионажем, на заседаниях неизменно голосовал "за", если обсуждался вопрос об объединении под крышей ВЧК всех контрразведывательных органов в Советской республике. И вдруг предлагает ликвидировать секретное отделение. Надо учесть и то, что руководитель чекистского аппарата даже не упомянул о сигналах в отношении Блюмкина, выступая перед членами коллегии. Так что же могло повлиять на решение Дзержинского? Может быть, предварительный доклад начальника отдела по борьбе с контрреволюцией М.Я. Лациса? "Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки, говорил Лацис, и не раз подавал в комиссию свои предложения".
Но ведь это полностью соответствовало намерениям Дзержинского и его коллег в руководстве ВЧК.
А Лацис настаивает в своих показаниях следственной комиссии, что все предложения отвергались большевиками - членами президиума и сам начальник отдела, оказывается, "Блюмкину не давал ходу", даже "решил его от работы удалить". Позволительно задать вопрос, а где он был, когда утверждали будущего террориста в должности?
Нам представляется, что и Дзержинский, и Лацис открещивались на следствии не от контрразведки и планов Блюмкина по ее расширению, а от самого Блюмкина, стараясь всячески дистанцироваться от подчиненного им ответственного сотрудника, поставившего (пусть и по решению эсеровского ЦК) хрупкий, но необходимый стране мир с Германией, под реальную угрозу.
Наверное, логично бы было составителям "Красной книги ВЧК" подкорректировать протокол допроса Блюмкина от апреля 1919 года, после его добровольной явки с повинной в Киеве к своему бывшему шефу Лацису, в то время руководителю Всеукраинской ЧК, и привести показания находившегося в бегах начальника чекистской контрразведки в соответствие с показаниями руководители Всероссийской ЧК и начальника ее ведущего отдела. Они этого по какой-то причине не сделали, и мы имеем возможность прочитать категорическое утверждение раскаявшегося террориста, что "вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. Обо всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии..."
Следовательно, и значение борьбы с агентурой иностранных спецслужб понимали и действия Блюмкина одобряли.
Но факт остается фактом - контрразведку ВЧК ликвидировали. Конкретное решение коллегии ВЧК, по утверждению Лациса, было запротоколировано "в первых числах июля или последних числах июня". Более точной даты мы не узнаем. Как уже отмечалось, протоколы заседаний коллегии и президиума ВЧК за лето и начало осени восемнадцатого года не сохранились. Странно, но не сохранились упомянутые проекты Блюмкина и вообще какие-либо бумаги секретного отделения, громко именовавшегося его руководителем "отделом по борьбе с международным шпионажем".
Лишь дело родственника германского посла, завербованного Блюмкиным для работы в пользу ВЧК, осталось в портфеле террориста на месте преступления, а затем перекочевало на архивную полку.
Итак, можно констатировать: с расформированием секретного отделения и устранением из ВЧК Блюмкина закончилась третья попытка Дзержинского создать чекистскую контрразведку.
К четвертой он приступил лишь под мощным давлением Лациса только в ноябре, столь сильным оказался шок от участия двух его сотрудников контрразведчиков в террористическом акте в отношении графа Мирбаха. Нельзя упускать из виду и резко негативную реакцию народного комиссара по военным делам Троцкого на несогласованные с ним действия председателя ВЧК, как указывалось ранее. Достаточно напомнить результаты межведомственного совещания представителей разведывательных и контрразведывательных служб в самом начале июля 1918 года. Участники совещания, проигнорировав присутствие делегированного ВЧК Блюмкина, распределили зоны ответственности таким образом, что для чекистов совершенно не осталось места. После завершения заседания, основываясь на его решениях, нарком Троцкий и один из его ближайших помощников Аралов подготовили на имя председателя Совнаркома Ленина специальную записку, где в ультимативной форме потребовали передачи отделения контрразведки ВЧК в военное ведомство.
Отметим, что оснований у Наркомвоена подозревать ВЧК в попытках монополизировать в своих руках всю сферу обеспечении безопасности армии, в том числе и борьбу со шпионажем, к этому времени было уже достаточно. Наиболее рельефно направленность политики ВЧК проявилась за несколько дней до указанного межведомственного совещания в ходе работы I съезда чрезвычайных комиссий. На основе проведенного обсуждения, как раз в конце июня, коллегия ВЧК приняла ряд принципиальных положений о деятельности своих местных аппаратов и создаваемых армейских ЧК. Так, в одной на них прямо говорилось: "Чрезвычайные комиссии являются высшим органом административной власти Советской России и берут на себя всю борьбу и охрану революционного порядка... в свои руки". "Наблюдение за иностранными разведчиками" - такая новая задача ставились руководством ВЧК своим органам на местах. Армейским же ЧК вменялось, согласно разработанной инструкции, борьба с контрреволюцией "во всех ее проявлениях, шпионажем, пьянством, преступлениями по должности┘ в армейской среде". Ситуаций вокруг расследования убийства Мирбаха радикальным образом повлияла на развитие конфликта и остановила на время "экспансию" лубянских руководителей. Специальных усилий со стороны Ленина по письму Троцкого не потребовалось. Однако, как оказалось, противоречия между Реввоенсоветом и ВЧК полностью устранены не были и дали о себе знать в конце ноября. Последующие события напрямую связаны с именем Мартина Яновича Лациса, члена коллегии Всероссийской ЧК. Напомним, что именно в отделе по борьбе с контрреволюцией, руководимом Лацисом, создавалось и больше месяца функционировало контрразведывательное отделение Блюмкина. По должности Лацису наверняка пришлось хотя бы поверхностно ознакомиться с деятельностью аналогичных военных подразделений. Больше всего его удивляло и вызывало негодование использование бывших офицеров в системе секретных служб. Высокопоставленный чекист доверял исключительно своим соратникам по большевистской партии, членом которой состоял с 1905 года. Он даже имел определенные трения со своим близким товарищем Дзержинским, когда последний не поддержал его настойчивые требования об удалении из ВЧК левых эсеров после известной дискуссии о заключении Брестского мира.
Лацис однолинейно воспринимал слова, сказанные В.И. Лениным на митинге-концерте сотрудников ВЧК, что верность - главное качество чекиста. Верность трактовалась им как членство в партии, будто это гарантировало от предательства. Все впоследствии опубликованные его книги и статьи пронизаны данной идеей. Из своего опыта пребывания на Восточном фронте в качестве председателя прифронтовой чрезвычайной комиссии Лацис вынес однозначный вывод: ЧК должна безраздельно господствовать в сфере применения тайных средств и методов. Только тогда, по его убеждению, можно не беспокоиться, что эти средства и методы противники Советской власти используют в своих целях.
Надо признать - определенные основания у Лациса к подобным суждениям имели место. В исторической литературе, посвященной ВЧК, описаны случаи перехода к белогвардейцам бывших царских контрразведчиков, контакты отдельных военспецов с подпольными противоправительственными организациями и даже с представителями иностранных спецслужб.
Обобщив известные примеры, он повел обработку руководителей ВЧК и мобилизовал их на борьбу с военной контрразведкой. Эти действия во многом поддерживал Дзержинский. Что "спецов" необходимо как можно скорее убирать из тайных служб, он, видимо, окончательно уверился после того, какому сообщили о фактической роли упомянутого нами Орлова-Орлинского.
Волевой, жесткий в своих решениях Лацис стал инициатором и главным действующим лицом этой кампании. Ввязавшись в "драку", он не учитывал, а может быть, сознательно упускал из виду ликвидацию к концу октября контрразведывательных аппаратов Всероссийского Главного штаба и Высшего Военного Совета, где как раз и трудились военспецы, и то, что его противниками в итоге оказались коммунисты, то есть преданные по убеждению Лациса люди. "Порочность" их лишь была в том, что они служили в военном контроле Реввоенсовета и допускали возможность использования пусть и проверенных, но "спецов". Поэтому Лацис все делал для полного устранения оппонентов. Не постеснялся использовать даже центральную прессу. В правительственной газете "Известия ВЦИК" он опубликовал статью под названием "Трудноизлечимая язва", где дал односторонние, далекие от объективности оценки военного контроля, дискредитировал без разбора всех его сотрудников. В заключение публикации автор утверждал, что поручили "охрану наших военных тайн нашему противнику". Комментарии, как говорится, излишни.
Теоретическое обоснование позиции Лациса, возможно без всякой договоренности с ним, а основываясь на личном опыте и взглядах, осуществлял Э.Кингисепп. В своей записке Ленину и председателю ВЦИК Свердлову видный большевик указывал: "... в вопросе о шпионаже признак подданства должен быть заменен признаком классовой принадлежности". С точки зрения Кингисеппа шпионаж агентов президентов Вильсона и Пуанкаре, короля Георга, императора Вильгельма, российских контрреволюционеров, т.е. внешнего и внутреннего врага, слился воедино и стал орудием классовой борьбы.
Ситуация в записке оценена верно. Так ведь ее в военном контроле никто и не думал опровергать, как полагал Лацис и другие чекисты. На Лубянке считали, что при наличии в военном руководстве большого количества бывших генералов и офицеров, привлеченных Троцким при полной поддержке Ленина к делу строительства Красной Армии, и военных консультантов в самом военном контроле не удастся направить его усилия на борьбу со всеми формами контрреволюционных проявлений в войсках. Это с одной стороны. А с другой, увенчайся успехом воздействий на ВК, потерялось бы различие между стихийно созданными армейскими ЧК и подразделениями Военконтроля. Вывод напрашивался сам собой: необходимо ликвидировать военную контрразведку, передав ее функции чрезвычайным комиссиям.
Не получая своевременной поддержки от разъезжающего по наиболее опасным участкам фронта Троцкого и Реввоенсовета в целом, руководители военного контроля в итоге проиграли идейно-организационный поединок. В начале февраля 1919 года Президиум ВЦИК утвердил положение об особых отделах при Всероссийской чрезвычайной комиссии. Был утвержден и первый начальник Особого отдела при ВЧК М.С. Кедров.
Взгляды Кедрова во многом совпадали с позицией Лациса о недопустимости использования "консультантов" в аппарате органов охраны революции, что являлось в какой-то степени следствием собственного негативного опыта использования бывших офицеров в советских частях на Севере летом восемнадцатого года.
Согласно постановлению высшего государственного органа борьба с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте возлагалась на Особый отдел, а общее руководство этой деятельностью отнесено к компетенции ВЧК. В тылу искоренять белогвардейских и иностранных агентов поручалось особым отделам губернских ЧК.
Однако, для работы непосредственно по линии контрразведки в Особом отделе ВЧК был выделен небольшой аппарат в количестве одиннадцати человек, включая агентов внутреннего наблюдения. На местах такой специализации первое время вообще не существовало.
Большинство писавших на тему о ВЧК авторов сходились во мнениях концентрация всей работы в чекистских аппаратах (каковыми при всех изменениях фактически оставались особые отделы) было наиболее целесообразно в условиях гражданской войны. И с такой точкой зрения нельзя не согласиться. Только вот на практике произошло не слияние с ВЧК, как это провозглашалось, а фактическая ликвидация центрального аппарата Военконтроля и его периферийных органов. Чекисты отказались от дальнейшего использования многих опытных уже контрразведчиков. В связи с этим нарушалась преемственность, в том числе и в использовании специфических методов и тактических приемов борьбы со шпионажем. Данное обстоятельство не лучшим образом сказалось на эффективности противодействия белогвардейским и иностранным спецслужбам.
Контрразведка, как правильно организованная и сориентированная система работы, основанная, прежде всего, на активном применении агентурных методов, отошла на задний план. Для кропотливой разработки шпионских организаций и разведцентров, насаждавших свою агентуру в штабах Красной Армии и государственных учреждениях, требовались знания и опыт. А это, как раз, и являлось большим дефицитом у сотрудников особых отделов.
Один из руководящих работников особых отделов, а позднее начальник отдела контрразведки полномочного представительства ОГПУ по Западному краю, участник оперативных мероприятий в рамках известных операций "Трест" и "Синдикат-2", Станислав Степанович Турло писал в своей автобиографии о низкой теоретической подготовке и отсутствии соответствующей практики у ответственных сотрудников даже Особого отдела ВЧК. Он в частности указывал, что будучи назначен на должность инспектора-организатора, то есть лица ревизующего и направляющего деятельность местных органов, он не имел и малейшего понятия о шпионаже и борьбе с ним. Турло неоднократно обращался за разъяснениями к своему руководству, вплоть до Кедрова, но так и не получил удовлетворительных ответов. Все, что они сделали, это рекомендовали молодому чекисту прочитать книги по контрразведке, которые достались по наследству от военного контроля и пылились в книжном шкафу в Особом отделе. Пытливый сотрудник освоил теоретический багаж "старой школы" и пытался применять ее на практике. Добавим, что Турло в двадцатом году написал первый советский учебник под названием "Красная контрразведка", многие положения которого опережали свое время.
Но не только личностные факторы влияли на неоспоримо важный для Красной Армии труд особистов. Как пресс, давил на них постоянный дефицит времени, когда промедление, по выражение Ленина, было "смерти подобно". События сменялись, как в калейдоскопе, тыла практически не было. Обстановка гражданской войны, когда сочувствующих неприятелю было достаточно много как у красных, так и у белых, вынуждала не к ювелирной работе, а наоборот, подталкивала к массовым ударам по классово чуждой среде.
Требовался, прежде всего, карательный, терроризирующий противников власти орган, широко практикующий метод открытого подавления контрреволюционных элементов в армии и в окружении воинских частей. Таким аппаратом и стали особые отделы.
Они, конечно же, натыкались на шпионаж в ходе расследования дел отдельных изменников и подпольных антибольшевистских организаций, как могли старались распутать разведывательные сети белогвардейцев. И надо отдать должное, иногда это удавалось. Ярким примером может служить дело "Национального центра". Кстати сказать, именно работая по данной организации, чекисты столкнулись с разветвленной нелегальной резидентурой английской разведки под руководством Поля Дюкса, безнаказанно функционировавшей почти в течение года.
Не предприми он попытки установить контакты с "Национальным центром", вполне вероятно, его резидентура продолжала бы действовать.
Серьезные упущения по линии контрразведки были налицо, тем более что самого Дюкса арестовать не удалось.
По нашему убеждению, дела "Национального центра" и Дюкса явились непосредственным поводом для чекистов к усилению именно контрразведывательной работы, используя агентуру, внедряемую в шпионские и контрреволюционные организации.
Гражданская война вступила в завершающую фазу. Красная Армия одержала в конце девятнадцатого - начале двадцатого года решающие победы, освободив от своих противников огромные территории. На горизонте появлялся внешний враг - поддерживаемая французами Польша, а затем и прибалтийские государства с сильным английским влиянием. Стала формироваться антисоветская эмиграция, в страну зачастили иностранные делегации и корреспонденты, постепенно разворачивали свою работу дипломатические миссии.
Контрразведка выходила на передовые позиции, а в начале 1922 года обрела, наконец, самостоятельный статус в системе ОГПУ.
Функция контрразведки на комиссию не возлагалась. По сравнению с другими угрозами для новой власти шпионаж был далеко не на первом месте.
У председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского, как, впрочем, и у других руководящих большевистских деятелей, видимо, не сложилось понимание того, что враждебные проявления могут инспирироваться, финансироваться и даже непосредственно организовываться иностранными агентами, включая и разведслужбы союзников России в мировой войне.
Кроме того, принимая постановление, в СНК исходили из наличия в стране органов военной контрразведки, хотя особого доверия к ним со стороны большевиков и не было. Всем была очень памятна развернутая в июле 1917 г. контрразведкой кампания по обвинению большевиков в агентурной деятельности в пользу немцев.
Как бывший руководитель Военно-революционного комитета, установившего через своих комиссаров контроль за всеми контрразведывательными подразделениями, Дзержинский предполагал их скорую реорганизацию или полную ликвидацию вместе со старой армией. Но это должно было произойти после заключения мира и демобилизации старой армии.
А пока продолжалась война, газеты пестрели сообщениями о происках германских шпионов, и в Совнаркоме посчитали возможным не трогать систему контрразведки. Однако разговоры на эту тему имели место и кое-какие сведения просачивались на страницы газет.
В начале января 1918 г., прочитав сообщение корреспондента о якобы намечаемом создании при СНК отделения разведки и контрразведки, на Гороховую 2, где помещалась тогда ВЧК, явился неизвестный охране человек, который настаивал наличной встрече с председателем.
Предполагая, что беседа может и не состояться, посетитель предусмотрительно имел при себе запечатанное в конверт письмо на имя Дзержинского, помеченное грифом "Совершенно секретно".
Сейчас нет возможности точно установить, принял ли визитера в тот день перегруженный срочными делами Дзержинской, но письмо оказалось в его руках и сохранилось в архиве.
Его автором был некий Шевара, крупный агент царской разведки и контрразведки. Первая половина письма отводилась Шеварой для подробнейшего изложения своей оперативной биографии, чем, вероятно, ходатай надеялся заинтересовать главу набирающей силу ВЧК.
Оказалось, что он начал действовать на поприще спецслужб еще за пять лет до мировой войны. В качестве секретного агента Шевару завербовал начальник разведывательного отделения штаба Варшавского военного округа Генерального штаба полковник Н.С. Батюшин и использовал его для работы за границей. В период первой мировой войны Шевара активно трудился над подготовкой и заброской в немецкий тыл русской агентуры, неоднократно сам выполнял рискованные задания за линией фронту по приказанию того же Батюшина. В предреволюционный период руководство переориентировало его на борьбу с немецким шпионажем. Так что Шевара был достаточно подготовленным профессионалом почти с десятилетним стажем секретной деятельности.
Отдавая себе отчет, что адресует письмо не просто председателю ВЧК, а и одному из виднейших большевистских деятелей, он не преминул упомянуть, что свои политические воззрения считает схожими с марксистскими.
После таких заверений Шевара предлагает Дзержинскому услуги, указывая, что может "принести несомненную пользу не только внутри Советской Республики, но и во вне..."
Письмо с грифом "Совершенно секретно" и личность его автора, несомненно, заинтересовали председателя ВЧК. Привлекло внимание и место его последней службы - секретный сотрудник по особо важным поручениям при штабе 42 армейского корпуса, расквартированного в Финляндии. Обстановка в бывшей провинции российской империи в то время была крайне запутанной. Вооруженная борьба между финскими красной и белой гвардией, вмешательство германских войск, шведское влияние, брожение в русских гарнизонах и на базах флота, разворовывание военных запасов и стратегического сырья, и все это в непосредственной близости от революционного Петрограда. Поэтому предложения Шевары об организации контрразведки (в том числе и внешней, в Финляндии) в интересах ВЧК, попало на благоприятную почву. Совнарком требовал информации, а своих профессионально подготовленных кадров у Дзержинского еще не было.
Вполне вероятно, что поначалу Дзержинский, стремясь добиться конспиративности, не посвятил в существо начинаемого дела даже своих соратников по президиуму ВЧК. По крайней мере, ни в одном из сохранившихся протоколов заседаний президиума нет даже упоминания о создании контрразведывательного органа в структуре ВЧК.
Судя по обнаруженным в Центральном оперативном архиве ФСБ разрозненным документам, мы можем утверждать, что "Контрразведывательное бюро ВЧК" (КРБ) начало функционировать не позднее 13 января 1918 года, поскольку в этот день Шевара уже докладывал председателю комиссии о некоторых проведенных мероприятиях.
Перечисленные в докладе акции КРБ показывают, что Дзержинский, в принципе, верно нашел применение чекистской контрразведке в лице бюро. Оно предпринимало попытку выйти на иностранный и, что было важно для ВЧК, белогвардейский финский шпионаж через обследование деятельности и аресты контрабандистов и противостоящих новой власти лиц из буржуазной среды. Свою активность бюро демонстрировало не только в самом Петрограде и его окрестностях, но и в Финляндии, куда направлялась его агентура. Негласное обследование отдельных лиц и различных организаций, обыски, аресты - вот средства, которыми пользовалось бюро. Как видим, это значительно шире того диапазона, в котором действовали органы военной контрразведки. Более того, бюро имело право требовать от контрразведчиков армии и флота выполнения своих заданий. К примеру, в Гельсингфорсе сотрудники бюро во главе с помощником начальника Ю.И. Ариным негласно установили, что некий Верещагин за крупное вознаграждение организует освобождение арестованных, кем бы этот арест ни был произведен. Не имея достаточно своих сил, Арин обязал контрразведывательное отделение Свеаборгской крепости установить наблюдение за Верещагиным и донести о результатах.
В начале января 1918 года бюро располагало штатом не менее чем в 35 человек. Именно столько удостоверений на право ношения оружия выдал лично Дзержинский начальнику контрразведки Шеваре. Двадцать пять агентов контрразведывательного бюро ВЧК имели специальные удостоверения без указания должности, что было необходимо для обеспечения конспирации.
Вскоре начальник КРБ представил Дзержинскому подробный доклад по организации контрразведки в более широком масштабе. Предусматривалось усилить работу в столице, развернуть агентурную группу в Москве, создать аппарат наружного наблюдения, независимый от уже функционировавшего в ВЧК, а также насадить специальных агентов в некоторых городах Германии, Польши и в оккупированных немцами областях.
По прикидкам Шевары финансовые затраты ВЧК составили бы чуть больше восьмидесяти тысяч рублей в месяц.
Реакцию Дзержинского на доклад мы не знаем, поскольку каких либо его резолюций на документе не имеется. Но поскольку вербовка агентуры для КРБ была развернута, как видно из очередного доклада Шевары, можно предположить, что принципиальное согласие у него имелось.
История не терпит употребления сослагательного наклонения. Поэтому и мы не станем гадать, каких результатов достигло бы КРБ во главе с Шеварой, однако заметим, шел он верным путем, апробированным в своей основе еще царской контрразведкой. Так, шеф КРБ предпринял попытку выйти на немецкую агентуру через монархистов германской ориентации, в частности, с помощью небезызвестного доктора "тибетской медицины" Бадмаева, крестника императора Александра III, близкого в свое время к Распутину и императрице Александре Федоровне. Он восстановил связь со своим бывшим начальником, руководителем контрразведки Северного фронта, а затем в Финляндии полковником Генштаба И.Н. Чернышевым. Изучая отрывочные данные о деятельности Шевары, мы поначалу не могли найти убедительного объяснения внезапному исчезновению его с чекистского горизонта. Возникали различные версии, включая и возможную негативную реакцию членов коллегии и президиума на инициативу Дзержинского, привлекшего на ответственную должность человека с неясными политическими взглядами. Ведь на заседании коллегии ВЧК 21 февраля состоялось решение о принятии на работу "только партийных товарищей, а беспартийных как исключение". Согласно данному решению все новые сотрудники должны были проходить через контроль специальной организационной комиссии.
Разрешить наши сомнения мог только дальнейший поиск. И вот, изучив более тысячи пожелтевших от времени папок в архивном фонде уголовных дел, мы нашли материалы на некоего Шеваро-Войцицкого Константина Александровича. С первой страницы стало ясно - это и есть первый начальник контрразведки ВЧК. Что явствует из дела? Оказывается, для проведения операции в Петрограде Шеваре был придан от Наркомата по военным делам отряд матросов во главе с А. Поляковым. Не понимая, естественно, ничего в агентурной работе и в контрразведке вообще, начальник и его ближайшие по каким-то признакам заподозрили руководителя КРБ в контрреволюционном заговоре и арестовали его. В адрес Дзержинского, только что переехавшего с аппаратом ВЧК в Москву, пошла телеграмма: "Шевара нас продал, факты налицо, жду экстренного разрешения принять самые суровые крайние меры, как к нему, так и к его приспешникам и старым охранникам... Он желает меня убить... Ваш Поляков".
Не дождавшись ответа, группа Полякова сама, без помощи Петроградской Чрезвычайной комиссии провела в течение двух дней следствие, и Шевара был ликвидирован якобы при попытке к бегству. Чтобы подчеркнуть свою решимость "искоренять гидру контрреволюции", Поляков позднее рассказывал, что раненого в голову Шевару добили сорока винтовочными выстрелами в упор.
Обстоятельства дела вызвали сомнения у председателя ВЧК, и он дал указание секретарю комиссии Петерсу собрать все бумаги о Шеваре и обстоятельствах его смерти, а также снять подробные показания с Полякова.
По каким-то причинам разбирательство было начато только 17 июля.
Следователь ВЧК Фогель, опрашивая Полякова, явно встал на сторону последнего, удовлетворившись его объяснениями. Он даже не обратил внимания на явную подделку подписи Шевары под протоколами допросов и тот факт, что Поляков все отобранные у начальника КРБ документы передал порциями бывшему заместителю председателя ВЧК Александровичу. Как известно, Александрович к этому времени был расстрелян и указанные бумаги бесследно исчезли.
Так закончил свою жизнь первый контрразведчик ВЧК, а вместе с ним прекратило существование и КРБ.
Теперь ясно, почему мы не могли практически ничего узнать о двухмесячной деятельности аппарата Всероссийской ЧК по борьбе с немецким шпионажем. Каковы бы ни были результаты инициированного Дзержинским разбирательства, он понимал: Шевару не воскресить и не восстановить начатые лично им мероприятия по проникновению в немецкую агентурную сеть.
А германская угроза сохранялась. Председатель ВЧК видел ее в экспансионистских планах Верховного командования Германии, в том цементирующем и организующем влиянии, которое мог вносить немецкий фактор в среду противников новой власти. Для такого заключения у председателя были реальные основания.
Еще в первые месяцы существования комиссии чекисты столкнулись с целым рядом подпольных монархических и чисто офицерских организаций, однозначно ориентированных на Германию. Немецкие штыки для них являлись наиболее подходящей силой, способной восстановить "порядок и спокойствие" в бывшей империи.
К середине февраля практически завершились подготовительные мероприятия немцев к оккупации Белоруссии и Украины. Как докладывал кайзеру главнокомандующий Людендорф, целью операции было нанесение серьезного удара большевикам, укрепление внутриполитического положения в Германии и высвобождение войск для достижения победы на Западе.
Нависшая германская угроза сблизила в некоторой степени взгляды руководителей ВЧК и военной контрразведки на необходимость усиления борьбы с немецкой агентурой.
К этому их призывал и декрет СНК "Социалистическое отечество в опасности", где прямо говорилось об активизации германских шпионов, которых предлагалось расстреливать на месте преступления.
Но прежде чем расстреливать шпионов, их надо было выявить. Одного революционного порыва здесь явно было недостаточно. Мало того, что не имелось у ВЧК собственного контрразведывательного подразделения, но и следствие по делам о преступлениях (контрреволюционных) против новой власти велось на совершенно низком уровне и установить "германский след" удавалось крайне редко.
Опытные кадры - вот, прежде всего, что не доставало ВЧК. И Дзержинский продолжал их настойчиво искать.
В Финляндию, почти одновременно с секретными сотрудниками КРБ Шевары, Дзержинский направляет своего агента Филиппова, обладавшего обширными связями в стране. Наряду с выяснением общеполитической ситуации, выявлением контрабандных каналов вывоза из России стратегических материалов и оружия, ему ставится задача обследования состояния российской морской контрразведки в Гельсингфорсе. Филиппов по возвращении представил председателю ВЧК неутешительный доклад.
Агент в частности отметил, что вокруг толковых руководителей собралась масса тунеядцев и бездарностей, тратящих огромные деньги впустую. Результатов работы никаких не имелось. На этом основании Филиппов предлагал Дзержинскому ликвидировать контрразведывательные отделения в Гельсингфорсе и Ревеле. Одновременно в донесении отмечалась полезная и умелая работа, проводимая лично начальниками указанных отделений Бибиковым и Калакуцким.
Однако весьма лестные характеристики не привлекли внимание Дзержинского, ведь оба контрразведчика были кадровыми офицерами и, следовательно, не могли находиться на штатной работе в ВЧК. Тем более что комиссией как раз в это время расследовалось дело помощника начальника контрразведки Всероссийского Главного штаба Каменского, заподозренного в связях с противниками Советской власти.
Тем временем, как выше отмечалось, уже не бывшему агенту царской спецслужбы, а членам президиума ВЧК большевику Евсееву и левому эсеру Александровичу поручалось организовать новый орган контрразведки взамен упраздненного бюро. Надо полагать, что именно Александрович предложил в конце марта 1918 года выделить 26000 рублей на 1 неизвестно откуда появившееся контрразведывательное отделение при штабе Красно-Советского Финляндского отряда, а проще говоря, отряда Попова, того самого, кто активно действовал против самой ВЧК в ходе июльского столкновения большевиков и эсеров. Президиум комиссии, проявив революционную бережливость, денег для новоявленной контрразведки не дал и постановил выяснить качественный состав ее сотрудников. В отдельном пункте своего решения члены президиума сформулировали принципиально важное положение: "Признать необходимым, чтобы борьба со шпионажем и контрразведка находились под наблюдением ВЧК". Таким образом, впервые все коллеги Дзержинского в руководстве ВЧК приняли его идею объединения под эгидой комиссии контрразведывательной работы, осуществляемой различными военными ведомствами. До полной реализации данной идеи пройдет еще почти год, но с взятого тогда курса чекисты уже не свернули.
Необходимость усиления борьбы со шпионажем диктовалась общим ходом событий весны восемнадцатого года. Развертывалось одно из последних мощных наступлений германских войск на Западном фронте. С выходом революционной России из войны, душившая Германию экономическая блокада, казалось, была прорвана. Хлеб и минеральное сырье Украины должны были открыть "второе дыхание" странам Тройственного союза. Между тем на оккупированных восточных территориях разворачивалось вооруженное сопротивление германским частям. Советское правительство негласно оказывало материально-техническое содействие украинским партизанам и подпольщикам. Представители военных миссий Антанты активно поддерживали левых эсеров и большевиков в их боевой работе. Так, при оперативном отделе Наркомвоена был создан конспиративный партизанский центр, об "учебных" мероприятиях которого докладывалось лично Ленину. Предпринимаемые закулисные действия, явно не вписывающиеся в статьи Брестского договора, должны были быть надежно защищены от германской агентуры.
В начале апреля 1918 года президиумом ВЧК чекистам Чернову и Алгасову совместно с представителями от отделов поручается реализовать предыдущее решение и довести до конца проверку личного состава самозванкой поповской контрразведки, одновременно проработать все организационные вопросы. Также предусматривалось образовать "специальные курсы и лекции при комиссии для разведчиков и комиссаров, при участии опытных руководителей, ни при обязательном условии недопущения в качестве лекторов на них бывших охранников и жандармов".
Через несколько дней, а именно 9 апреля, в преддверии приезда в Москву германского посольства, член коллегии ВЧК Полукаров представил на заседании президиума специальный доклад об усилении деятельности немецкой разведки и, в частности, в прифронтовой полосе. Поддержанный Дзержинским и другими присутствующими, он настаивал на необходимости по согласованию с Л.Д. Троцким взять в ведение комиссии все существующие контрразведывательные аппараты и создать единый орган под руководством самостоятельного заведующего.
Ю.Б. Долгополов в своей книги "Война без линий фронта" приводит указанное выше решение ВЧК, но, не имея подтверждения тому, заявляет о создании на его основе контрразведывательного отделения ЧК.
Тщательное изучение материалов секретного делопроизводства ВЧК за 1918 год показывает: объединения контрразведки не произошло (несомненно, из-за позиции Троцкого, опиравшегося на мнение военных специалистов), и собственного подразделения ВЧК "по борьбе с германским шпионажем" не организовала до конца май.
В те же апрельские дни, когда чекисты еще обживали на Лубянке свое новое здание, ранее принадлежавшее страховому обществу "Якорь", и рассматривали оргвопросы о своей контрразведке, в Петрограде, в громадном кабинете бывшего министра внутренних дел империи уже работал человек, непосредственно приступивший к организации нештатного контрразведывательного пункта ВЧК. Многие мероприятия нового хозяина бывшего министерского кабинета остались неизвестными для главного чекиста Союза Северных коммун Моисея Урицкого. Как, впрочем, истины ради отметим, и Дзержинский находился в неведении, по крайней мере, до конца сентября, о "двойном дне" своего протеже, не предполагая, что дал санкцию на работу руководителю тайной белогвардейской организации, тесно связанной с резидентурами англо-французских спецслужб.
О деятельности периферийного контрразведывательного аппарата Всероссийской ЧК, вне рамок Петроградской комиссии, не говоря уже о неординарной личности его руководителя, мы не узнаем из общедоступной и специальной литературы. Поэтому считаем необходимым привести некоторые соображения и документальные факты, проливающие свет на неизвестную страницу истории зарождения аппарата по борьбе со шпионажем в ВЧК.
Так почему же нештатный орган контрразведки не был напрямую подчинен Петроградской ЧК?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать небольшое, но принципиальное отступление.
В книгах по истории ВЧК мы не найдем упоминания о каких-либо разногласиях, а тем более конфликтах между руководителями ВЧК. И это понятно - создавался определенный псевдореалистический образ самой организации, и тех, кто стоял во главе ее. На данную тему еще обратят внимание историки, поскольку в обстановке столкновения взглядов, идей, подходов к решению оперативных задач, в конце концов, столкновения характеров, нравственных установок, а порой яичных амбиций рождались конкретные пункты приказов и постановлений, за которыми порой стояло самое драгоценное - человеческая жизнь.
В этой связи мы лишь отметим, что далеко не всегда были безоблачными отношения ВЧК и ее Петроградского филиала.
С самого образования Петроградской ЧК в Москве пристально следили за ее деятельностью. Характерно, что в решении президиума ВЧК от 7 марта об организации ПЧК указывалось на необходимость пересылки всех расследуемых ей важных дел во Всероссийскую комиссию для окончательного решения. ВЧК забрала из Петрограда всех арестованных ею лиц и свой архив.
Доверяй, но проверяй - наверное, такими словами можно определить политику ВЧК по отношению к филиалу в старой столице. Основное ядро противников большевиков, вне всякого сомнения, находилось в Петрограде. Добавьте сюда наличие остатков персонала иностранных посольств и консульств, штаб-квартир разного рода миссий, близость к границе и картина будет ясна.
А лучшие, хоть чему-то научившиеся уже кадры комиссаров, следователей и разведчиков наружного наблюдения, ВЧК перевела в Москву, оставив своих коллег, что называется, на голодном пайке. Подбор кадров вел теперь Урицкий, практически без особого влияния Всероссийской ЧК.
Видимо, это обстоятельство также сыграло свою роль, когда во время одной из поездок в Петроград, Дзержинский совершенно случайно встретился с неким Болеславом Орлинским, в то время руководителем Центральной уголовно-следственной комиссии при Совете Комиссаров Союза Коммун Северной области.
Он-то и был хозяином министерского кабинета на Фонтанке.
О том, как происходила встреча, мы знаем лишь из рассказа арестованного ВЧК осенью 1918 года английского агента Жижина, которому, в свою очередь, поведал о беседе с Дзержинским сам Орлинский. Ни в одном издании биографии председателя ВЧК фамилия Орлинский нам, естественно, не встретится - упоминание ее могло бросить тень на первого чекиста, а этого партийные редакторы допустить не могли. Политика нависала над правдой истории.
Итак, ответим на вопросы: кто такой Орлинский и при чем здесь поиск путей создания контрразведки ВЧК?
Настоящая фамилия Орлинского - Орлов, да и не Болеслав вовсе, а Владимир Георгиевич. Будучи судебным следователем, довелось ему допрашивать арестованного осенью 1912 года в Варшаве Дзержинского, и последний мог оценить корректное и где-то даже доброжелательное отношение.
В Петрограде, спустя почти шесть лет, произошла их новая встреча. Орлов-Орлинский рассказал бывшему подследственному, а теперь руководителю обладавшей большими полномочиями Всероссийской комиссии, о своей активной деятельности на ниве контрразведки в годы мировой войны. Чтобы объяснить интерес Дзержинского к нему, достаточно отметить, что Орлов-Орлинский начал дело жандармского офицера Мясоедова и довел его до военно-полевого суда. Участвовал Орлов и в работе нашумевшей тогда контрразведывательной комиссии во главе с известным асом секретных служб царской России генералом Н.С. Батюшиным. Не без участия Орлова удалось добиться ареста крупнейшего банкира Рубинштейна, обвиненного в пособничестве немцам. Как опытного следователя по делам, возбужденным контрразведкой, Орлова хорошо знал брат секретаря Совнаркома генерал М.Д. Бонч-Бруевич, который, видимо, и походатайствовал о принятии Орлова на советскую службу, не предполагая даже, что оказывает услуги шефу подпольной организации, специализирующейся на переброске бывших офицеров в районы формирования белых армий. Наладил Орлов, как уже отмечалось, и прочные контакты с резидентурами французской и английской разведки в Петрограде.
Дзержинский об этом не знал и объективно не мог знать, ибо соответствующего аппарата, способного вскрыть строго законспирированную деятельность, у ВЧК в тот период времени еще не существовало.
Парадокс состоял в том, что интересы большевика Дзержинского и русского националиста Орлова совпадали, когда речь шла о борьбе с немецким шпионажем.
Прекрасно владея обстановкой, зная обеспокоенность новой власти возможными активными действиями немцев под Петроградом и наличием в городе "пятой колонны" в лице многочисленных монархических германофильских группировок, Орлов сумел вызвать доверие к себе. Остается лишь открытым вопрос, от кого исходила инициатива о создании под крышей уголовно-следственной комиссии вышеупомянутого пункта.
Более вероятно, что предложение последовало со стороны Орлова, а поскольку это не противоречило интересам ВЧК и лежало в русле исканий ее председателя, то Дзержинский поддержал идею и выдал ему мандат, уполномочивающий вести борьбу с контрреволюцией, исходящей извне. Тогда становится понятным, почему агентурная сеть Орлова действовала совершенно независимо от ПЧК. С одной стороны, и это, на наш взгляд, главное, он стремился избежать любого контроля со стороны петроградских чекистов, а с другой - опасался неконспиративности дилетантов Урицкого, могущих "засветить" его перед немцами. В одном из его конфиденциальных писем к Дзержинскому читаем: "Здесь она (контрразведка. - А.З.) еле-еле существует, т. к. все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, бороться нужно техникой и опытом. У меня наклёвывается отличная агентура... У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет".
Что же касается руководителя ЧК, он мог рассчитывать, что с помощью Орлова получит независимый источник информации в старой столице от проявляющего сепаратистские настроения аппарата Урицкого. Хотя главной задачей пункта виделось Дзержинскому борьба с немецкой агентурой и связанными с ней контрреволюционными элементами.
Орлов начал действовать энергично. В конце мая вопрос о его работе по заданиям ВЧК рассматривался на одном заседании президиума комиссии, и никаких претензий к качеству его работы высказано не было. По крайней мере, в протоколе это не зафиксировано. Более того, руководство ВЧК решило продолжить выделение Орлову финансовых средств.
Своеобразным отчетом о работе стали направленные им Дзержинскому две статьи (из подготовленных двенадцати), где раскрывалась картина планов Германии по реставрации свергнутого революцией строя.
На Лубянке тем временем не прекращались попытки создания собственной службы по борьбе со шпионажем и даже объединения под эгидой комиссии всех контрразведывательных органов республики. С новой остротой данный вопрос был поставлен на заседании президиума ВЧК 28 апреля 1918 года. Заседание было экстренным и посвящалось отчетам оперативных отделов. Первым слово взял заведующий отделом по борьбе с контрреволюцией Полукаров. Он заявил, что отдел ведет работу против внутренний и внешних (союзнической и германской) посягательств на новую власть. Отдельно выступающий отметил концентрацию контрреволюционных сил около немецкого посольства. "Приходится сознаться, добавил завотделом, что для наблюдения и разведки за контрреволюцией, надвигающейся извне, нет соответствующего аппарата". Полукарова поддержал Дзержинский, уже не в первый раз констатировавший необходимость сосредоточить всю контрразведку в руках ВЧК. Аналогичную позицию занял и Евсеев.
По опасности противников расставили в следующем порядке: на первом месте Германия, второе и третье поделили французы и англичане.
Очередное решение по поводу образований контрразведки состоялось. Но что дальше?
Переговоры с военным руководством ни к чему не привели. Военспецы, поддерживаемые Троцким, наотрез отказывались передать контрразведку во Всероссийскую ЧК.
Более того, военный руководитель Высшего военного совета М.Д. Бонч-Бруевич с согласия Совнаркома отдал директиву о срочной организации "отделений по борьбе со шпионством" в частях, противостоящих немецкой армии.
К сожалению, не сохранился письменный доклад члена президиума ВЧК Евсеева о его переговорах во Всероссийском лавном штабе, куда он делегировался "для связи". Но результат был тот же.
Военспецы, в том числе и контрразведчики, не только не хотели передать всю борьбу со шпионажем в ведение ВЧК, но даже не желали контактировать в работе.
Плачевный итог переговоров заставил чекистов перейти от слов к делу.
Именно в мае между Дзержинским и уже известным нам Орловым-Орлинским возникает оживленная переписка по поводу переезда последнего в Москву для того, чтобы как минимум читать лекции на курсах ВЧК, а как максимум возглавить контрразведывательное отделение. В упомянутом уже письме Дзержинскому петроградский борец с "контрреволюцией извне" напрямую обращается с просьбой "забрать к себе для организации работ по борьбе со шпионством". Думается, председатель ВЧК смог бы убедить своих коллег в назначении Орлова - юрист по образованию, специалист по расследованию шпионских дел, никогда не работавший ни в охранке, ни в жандармерии, организатор нештатного контрразведывательного пункта в Петрограде. Для членов коллегии ВЧК, вошедших в ее состав от партии левых эсеров и так называемых левых коммунистов (к числу которых принадлежал в тот период и сам Дзержинский) немаловажным аргументом являлась откровенная нелюбовь Орлова к немцам, с агентурой которых он боролся еще со времен работы следователем Варшавской судебной палаты.
Ведь и контрразведывательное отделение задумывалось как орган, направленный исключительно против кайзеровских шпионов и работающих на них монархистов.
Орлов уже подготовил отъезд в Москву жены и детей, но выезду его самого воспрепятствовал комиссар юстиции Союза Коммун Северной области Н.Н. Крестинский. Он крайне неохотно соглашался даже на краткосрочный отъезд Орлова из Петрограда, считая его незаменимым в деле борьбы с уголовной преступностью. В своем письме руководителю ВЧК комиссар юстиции ссылался также и на то, что Орлов не является членом большевистской партии, а, следовательно, недопустимо занятие им ответственного поста во Всероссийской ЧК.
Историческая ткань порой соткана из парадоксов. Стремление Крестинского удержать у себя председателя Центральной уголовно-следственной комиссии, первоклассного, по мнению комиссара, специалиста, не дало возможности свершиться факту, когда контрразведку ВЧК организовал бы непримиримый враг Советской власти, монархист и юдофоб. Именно благодаря его содействию, к примеру, добывал ценную информацию известный английский разведчик Сидней Рейли.
В августе 1818 года Орлов-Орлинский скроется из Петрограда, будет работать в белой армии, а в эмиграции возглавит контрразведку против III Интернационала, доставлявшую массу неприятностей Коминтерну и хлопот Иностранному отделу ОГПУ.
Но вернемся в восемнадцатый год. Несмотря на кадровые трудности и сопротивление Наркомвоена, в конце мая принимается решение создать в структуре ВЧК Секретное отделение по противодействию германскому шпионажу, начальником которого был назначен Я.Г. Блюмкин. Решающую роль в этом сыграли левые эсеры.
В своих показаниях следственной комиссии при ВЦИК, созданной в связи с попыткой эсеровского мятежа, Дзержинский прямо говорит, что "Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу".
По некоторым данным можно предположить, что произошло это в самом конце мая, по крайней мере, не ранее 20-го.
Точно установить дату не представляется возможным, в связи со странным и трудно объяснимым фактом. В архиве Федеральной службы контрразведки, в деле, где сосредоточены протоколы заседания президиума ВЧК, решавшего все основные вопросы ее жизнедеятельности и, естественно, организационные, за протоколом от 20 мая 1918 г. следует протокол от 1 октября. Можно было бы посетовать на халатность секретарей-делопроизводителей того времени (отсутствие отдельных протоколов наблюдается и за первые месяцы работы ВЧК), но чтобы исчезли документы за четыре с лишним месяца, просто невероятно. И каких месяца! В данный период произошло не только создание контрразведки и назначение Блюмкина, но и такие исключительно важные для истории нашей страны события, как убийство германского посла графа Мирбаха, левоэсеровский мятеж, аресты союзнических дипломатов, включая Локкарта, убийство руководителя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на жизнь Председателя СНК В.И. Ленина, объявление вслед за этим красного террора. Небезынтересно и сейчас узнать, какие действия предпринимали члены президиума ВЧК с конца мая и до сентября 1918 года.
А что касается создания контрразведки чекистами, то приведенные выше сведения из протокола допроса Дзержинского в связи с убийством Мирбаха являются единственным источником.
Подлинность протокола допроса сомнений не вызывает. Но все ли точно изложил Дзержинский следователю? Возникают сомнения и вот по каким основаниям. Как мы знаем, председатель ВЧК долгое время искал подходящего кандидата на должность руководителя контрразведки.
По каким-то причинам члены президиума, а позднее, наверное, и Дзержинский, отвергли план, предложенный поднаторевшим еще в царских спецслужбах начальником контрразведывательного бюро ВЧК Шеварой, и сам он бесследно исчез из чекистской среды. Прояви председатель чуть больше настойчивости, и удалось бы довести до логического конца вопрос о переводе в Москву Орлова-Орлинского. Но если оба претендента не прошли сквозь партийно-кадровое сито, то член коллегии ВЧК старый большевик Евсеев, имя которого не раз упоминалось в протоколах заседаний высшего оперативного органа в связи с рассмотрением вопросов об объединении всей борьбы со шпионажем под эгидой Всероссийской ЧК, наверняка, устраивал своих коллег.
И вдруг всплыла кандидатура не достигшего и двадцати лет юноши, еще недавно командира небольшого отряда на Украине, а в руководящих московских сферах никому не известного. Этим молодым человеком и был левый эсер Яков Блюмкин. Получается, что Дзержинский без какого-либо сопротивления отдал на откуп эсерам такой важный кадровый вопрос.
На наш взгляд, объяснение произошедшему, в данном случае, нужно искать не на уровне борьбы позиций в руководстве ВЧК, а в сфере высокой политики. Вероятно, это явилось уступкой большевиков своим оппонентам в немецком вопросе, чтобы снять с себя подозрения в заигрывании и закулисных контактах с германским послом Мирбахом и кайзеровским правительством.
Блюмкина назначили, не наведя даже справок о нравственных и деловых качествах эсеровского выдвиженца. По словам Дзержинского, он буквально за несколько дней до террористического акта против немецкого посла получил компрометирующие Блюмкина материалы. Это, якобы, и послужило поводом к устранению последнего с ответственного поста. Кстати говоря, о негативных сведениях на Блюмника и факте снятия его с должности историки узнали только в 1989 году, когда увидело свет второе издание "Красной книги ВЧК", поскольку составители первого опустили фрагмент показаний Дзержинского, связанный с его отношением к начальнику чекистской контрразведки.
Опущенный текст еще одно основание к некоторым сомнениям в приводимых председателем ВЧК на допросе сведениях. Читаем: "В тот же день (т.е. когда стало известно о не благовидном поведении Блюмкина в служебной командировке в Петрограде. - А.З.) на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить".
Вероятно, члены коллегии удивились такому повороту дела. 0ни-то прекрасно знали, что Дзержинский несколько месяцев лично сам занимался организацией службы по борьбе со шпионажем, на заседаниях неизменно голосовал "за", если обсуждался вопрос об объединении под крышей ВЧК всех контрразведывательных органов в Советской республике. И вдруг предлагает ликвидировать секретное отделение. Надо учесть и то, что руководитель чекистского аппарата даже не упомянул о сигналах в отношении Блюмкина, выступая перед членами коллегии. Так что же могло повлиять на решение Дзержинского? Может быть, предварительный доклад начальника отдела по борьбе с контрреволюцией М.Я. Лациса? "Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки, говорил Лацис, и не раз подавал в комиссию свои предложения".
Но ведь это полностью соответствовало намерениям Дзержинского и его коллег в руководстве ВЧК.
А Лацис настаивает в своих показаниях следственной комиссии, что все предложения отвергались большевиками - членами президиума и сам начальник отдела, оказывается, "Блюмкину не давал ходу", даже "решил его от работы удалить". Позволительно задать вопрос, а где он был, когда утверждали будущего террориста в должности?
Нам представляется, что и Дзержинский, и Лацис открещивались на следствии не от контрразведки и планов Блюмкина по ее расширению, а от самого Блюмкина, стараясь всячески дистанцироваться от подчиненного им ответственного сотрудника, поставившего (пусть и по решению эсеровского ЦК) хрупкий, но необходимый стране мир с Германией, под реальную угрозу.
Наверное, логично бы было составителям "Красной книги ВЧК" подкорректировать протокол допроса Блюмкина от апреля 1919 года, после его добровольной явки с повинной в Киеве к своему бывшему шефу Лацису, в то время руководителю Всеукраинской ЧК, и привести показания находившегося в бегах начальника чекистской контрразведки в соответствие с показаниями руководители Всероссийской ЧК и начальника ее ведущего отдела. Они этого по какой-то причине не сделали, и мы имеем возможность прочитать категорическое утверждение раскаявшегося террориста, что "вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. Обо всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии..."
Следовательно, и значение борьбы с агентурой иностранных спецслужб понимали и действия Блюмкина одобряли.
Но факт остается фактом - контрразведку ВЧК ликвидировали. Конкретное решение коллегии ВЧК, по утверждению Лациса, было запротоколировано "в первых числах июля или последних числах июня". Более точной даты мы не узнаем. Как уже отмечалось, протоколы заседаний коллегии и президиума ВЧК за лето и начало осени восемнадцатого года не сохранились. Странно, но не сохранились упомянутые проекты Блюмкина и вообще какие-либо бумаги секретного отделения, громко именовавшегося его руководителем "отделом по борьбе с международным шпионажем".
Лишь дело родственника германского посла, завербованного Блюмкиным для работы в пользу ВЧК, осталось в портфеле террориста на месте преступления, а затем перекочевало на архивную полку.
Итак, можно констатировать: с расформированием секретного отделения и устранением из ВЧК Блюмкина закончилась третья попытка Дзержинского создать чекистскую контрразведку.
К четвертой он приступил лишь под мощным давлением Лациса только в ноябре, столь сильным оказался шок от участия двух его сотрудников контрразведчиков в террористическом акте в отношении графа Мирбаха. Нельзя упускать из виду и резко негативную реакцию народного комиссара по военным делам Троцкого на несогласованные с ним действия председателя ВЧК, как указывалось ранее. Достаточно напомнить результаты межведомственного совещания представителей разведывательных и контрразведывательных служб в самом начале июля 1918 года. Участники совещания, проигнорировав присутствие делегированного ВЧК Блюмкина, распределили зоны ответственности таким образом, что для чекистов совершенно не осталось места. После завершения заседания, основываясь на его решениях, нарком Троцкий и один из его ближайших помощников Аралов подготовили на имя председателя Совнаркома Ленина специальную записку, где в ультимативной форме потребовали передачи отделения контрразведки ВЧК в военное ведомство.
Отметим, что оснований у Наркомвоена подозревать ВЧК в попытках монополизировать в своих руках всю сферу обеспечении безопасности армии, в том числе и борьбу со шпионажем, к этому времени было уже достаточно. Наиболее рельефно направленность политики ВЧК проявилась за несколько дней до указанного межведомственного совещания в ходе работы I съезда чрезвычайных комиссий. На основе проведенного обсуждения, как раз в конце июня, коллегия ВЧК приняла ряд принципиальных положений о деятельности своих местных аппаратов и создаваемых армейских ЧК. Так, в одной на них прямо говорилось: "Чрезвычайные комиссии являются высшим органом административной власти Советской России и берут на себя всю борьбу и охрану революционного порядка... в свои руки". "Наблюдение за иностранными разведчиками" - такая новая задача ставились руководством ВЧК своим органам на местах. Армейским же ЧК вменялось, согласно разработанной инструкции, борьба с контрреволюцией "во всех ее проявлениях, шпионажем, пьянством, преступлениями по должности┘ в армейской среде". Ситуаций вокруг расследования убийства Мирбаха радикальным образом повлияла на развитие конфликта и остановила на время "экспансию" лубянских руководителей. Специальных усилий со стороны Ленина по письму Троцкого не потребовалось. Однако, как оказалось, противоречия между Реввоенсоветом и ВЧК полностью устранены не были и дали о себе знать в конце ноября. Последующие события напрямую связаны с именем Мартина Яновича Лациса, члена коллегии Всероссийской ЧК. Напомним, что именно в отделе по борьбе с контрреволюцией, руководимом Лацисом, создавалось и больше месяца функционировало контрразведывательное отделение Блюмкина. По должности Лацису наверняка пришлось хотя бы поверхностно ознакомиться с деятельностью аналогичных военных подразделений. Больше всего его удивляло и вызывало негодование использование бывших офицеров в системе секретных служб. Высокопоставленный чекист доверял исключительно своим соратникам по большевистской партии, членом которой состоял с 1905 года. Он даже имел определенные трения со своим близким товарищем Дзержинским, когда последний не поддержал его настойчивые требования об удалении из ВЧК левых эсеров после известной дискуссии о заключении Брестского мира.
Лацис однолинейно воспринимал слова, сказанные В.И. Лениным на митинге-концерте сотрудников ВЧК, что верность - главное качество чекиста. Верность трактовалась им как членство в партии, будто это гарантировало от предательства. Все впоследствии опубликованные его книги и статьи пронизаны данной идеей. Из своего опыта пребывания на Восточном фронте в качестве председателя прифронтовой чрезвычайной комиссии Лацис вынес однозначный вывод: ЧК должна безраздельно господствовать в сфере применения тайных средств и методов. Только тогда, по его убеждению, можно не беспокоиться, что эти средства и методы противники Советской власти используют в своих целях.
Надо признать - определенные основания у Лациса к подобным суждениям имели место. В исторической литературе, посвященной ВЧК, описаны случаи перехода к белогвардейцам бывших царских контрразведчиков, контакты отдельных военспецов с подпольными противоправительственными организациями и даже с представителями иностранных спецслужб.
Обобщив известные примеры, он повел обработку руководителей ВЧК и мобилизовал их на борьбу с военной контрразведкой. Эти действия во многом поддерживал Дзержинский. Что "спецов" необходимо как можно скорее убирать из тайных служб, он, видимо, окончательно уверился после того, какому сообщили о фактической роли упомянутого нами Орлова-Орлинского.
Волевой, жесткий в своих решениях Лацис стал инициатором и главным действующим лицом этой кампании. Ввязавшись в "драку", он не учитывал, а может быть, сознательно упускал из виду ликвидацию к концу октября контрразведывательных аппаратов Всероссийского Главного штаба и Высшего Военного Совета, где как раз и трудились военспецы, и то, что его противниками в итоге оказались коммунисты, то есть преданные по убеждению Лациса люди. "Порочность" их лишь была в том, что они служили в военном контроле Реввоенсовета и допускали возможность использования пусть и проверенных, но "спецов". Поэтому Лацис все делал для полного устранения оппонентов. Не постеснялся использовать даже центральную прессу. В правительственной газете "Известия ВЦИК" он опубликовал статью под названием "Трудноизлечимая язва", где дал односторонние, далекие от объективности оценки военного контроля, дискредитировал без разбора всех его сотрудников. В заключение публикации автор утверждал, что поручили "охрану наших военных тайн нашему противнику". Комментарии, как говорится, излишни.
Теоретическое обоснование позиции Лациса, возможно без всякой договоренности с ним, а основываясь на личном опыте и взглядах, осуществлял Э.Кингисепп. В своей записке Ленину и председателю ВЦИК Свердлову видный большевик указывал: "... в вопросе о шпионаже признак подданства должен быть заменен признаком классовой принадлежности". С точки зрения Кингисеппа шпионаж агентов президентов Вильсона и Пуанкаре, короля Георга, императора Вильгельма, российских контрреволюционеров, т.е. внешнего и внутреннего врага, слился воедино и стал орудием классовой борьбы.
Ситуация в записке оценена верно. Так ведь ее в военном контроле никто и не думал опровергать, как полагал Лацис и другие чекисты. На Лубянке считали, что при наличии в военном руководстве большого количества бывших генералов и офицеров, привлеченных Троцким при полной поддержке Ленина к делу строительства Красной Армии, и военных консультантов в самом военном контроле не удастся направить его усилия на борьбу со всеми формами контрреволюционных проявлений в войсках. Это с одной стороны. А с другой, увенчайся успехом воздействий на ВК, потерялось бы различие между стихийно созданными армейскими ЧК и подразделениями Военконтроля. Вывод напрашивался сам собой: необходимо ликвидировать военную контрразведку, передав ее функции чрезвычайным комиссиям.
Не получая своевременной поддержки от разъезжающего по наиболее опасным участкам фронта Троцкого и Реввоенсовета в целом, руководители военного контроля в итоге проиграли идейно-организационный поединок. В начале февраля 1919 года Президиум ВЦИК утвердил положение об особых отделах при Всероссийской чрезвычайной комиссии. Был утвержден и первый начальник Особого отдела при ВЧК М.С. Кедров.
Взгляды Кедрова во многом совпадали с позицией Лациса о недопустимости использования "консультантов" в аппарате органов охраны революции, что являлось в какой-то степени следствием собственного негативного опыта использования бывших офицеров в советских частях на Севере летом восемнадцатого года.
Согласно постановлению высшего государственного органа борьба с контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте возлагалась на Особый отдел, а общее руководство этой деятельностью отнесено к компетенции ВЧК. В тылу искоренять белогвардейских и иностранных агентов поручалось особым отделам губернских ЧК.
Однако, для работы непосредственно по линии контрразведки в Особом отделе ВЧК был выделен небольшой аппарат в количестве одиннадцати человек, включая агентов внутреннего наблюдения. На местах такой специализации первое время вообще не существовало.
Большинство писавших на тему о ВЧК авторов сходились во мнениях концентрация всей работы в чекистских аппаратах (каковыми при всех изменениях фактически оставались особые отделы) было наиболее целесообразно в условиях гражданской войны. И с такой точкой зрения нельзя не согласиться. Только вот на практике произошло не слияние с ВЧК, как это провозглашалось, а фактическая ликвидация центрального аппарата Военконтроля и его периферийных органов. Чекисты отказались от дальнейшего использования многих опытных уже контрразведчиков. В связи с этим нарушалась преемственность, в том числе и в использовании специфических методов и тактических приемов борьбы со шпионажем. Данное обстоятельство не лучшим образом сказалось на эффективности противодействия белогвардейским и иностранным спецслужбам.
Контрразведка, как правильно организованная и сориентированная система работы, основанная, прежде всего, на активном применении агентурных методов, отошла на задний план. Для кропотливой разработки шпионских организаций и разведцентров, насаждавших свою агентуру в штабах Красной Армии и государственных учреждениях, требовались знания и опыт. А это, как раз, и являлось большим дефицитом у сотрудников особых отделов.
Один из руководящих работников особых отделов, а позднее начальник отдела контрразведки полномочного представительства ОГПУ по Западному краю, участник оперативных мероприятий в рамках известных операций "Трест" и "Синдикат-2", Станислав Степанович Турло писал в своей автобиографии о низкой теоретической подготовке и отсутствии соответствующей практики у ответственных сотрудников даже Особого отдела ВЧК. Он в частности указывал, что будучи назначен на должность инспектора-организатора, то есть лица ревизующего и направляющего деятельность местных органов, он не имел и малейшего понятия о шпионаже и борьбе с ним. Турло неоднократно обращался за разъяснениями к своему руководству, вплоть до Кедрова, но так и не получил удовлетворительных ответов. Все, что они сделали, это рекомендовали молодому чекисту прочитать книги по контрразведке, которые достались по наследству от военного контроля и пылились в книжном шкафу в Особом отделе. Пытливый сотрудник освоил теоретический багаж "старой школы" и пытался применять ее на практике. Добавим, что Турло в двадцатом году написал первый советский учебник под названием "Красная контрразведка", многие положения которого опережали свое время.
Но не только личностные факторы влияли на неоспоримо важный для Красной Армии труд особистов. Как пресс, давил на них постоянный дефицит времени, когда промедление, по выражение Ленина, было "смерти подобно". События сменялись, как в калейдоскопе, тыла практически не было. Обстановка гражданской войны, когда сочувствующих неприятелю было достаточно много как у красных, так и у белых, вынуждала не к ювелирной работе, а наоборот, подталкивала к массовым ударам по классово чуждой среде.
Требовался, прежде всего, карательный, терроризирующий противников власти орган, широко практикующий метод открытого подавления контрреволюционных элементов в армии и в окружении воинских частей. Таким аппаратом и стали особые отделы.
Они, конечно же, натыкались на шпионаж в ходе расследования дел отдельных изменников и подпольных антибольшевистских организаций, как могли старались распутать разведывательные сети белогвардейцев. И надо отдать должное, иногда это удавалось. Ярким примером может служить дело "Национального центра". Кстати сказать, именно работая по данной организации, чекисты столкнулись с разветвленной нелегальной резидентурой английской разведки под руководством Поля Дюкса, безнаказанно функционировавшей почти в течение года.
Не предприми он попытки установить контакты с "Национальным центром", вполне вероятно, его резидентура продолжала бы действовать.
Серьезные упущения по линии контрразведки были налицо, тем более что самого Дюкса арестовать не удалось.
По нашему убеждению, дела "Национального центра" и Дюкса явились непосредственным поводом для чекистов к усилению именно контрразведывательной работы, используя агентуру, внедряемую в шпионские и контрреволюционные организации.
Гражданская война вступила в завершающую фазу. Красная Армия одержала в конце девятнадцатого - начале двадцатого года решающие победы, освободив от своих противников огромные территории. На горизонте появлялся внешний враг - поддерживаемая французами Польша, а затем и прибалтийские государства с сильным английским влиянием. Стала формироваться антисоветская эмиграция, в страну зачастили иностранные делегации и корреспонденты, постепенно разворачивали свою работу дипломатические миссии.
Контрразведка выходила на передовые позиции, а в начале 1922 года обрела, наконец, самостоятельный статус в системе ОГПУ.
