Новый экономический порядок» на оккупированной советской территории в годы Великой Отечественной войны

Развязывая войну против Советского Союза, фашистская Германия рассчитывала поставить экономику оккупированных советских областей на службу агрессивным устремлениям германского монополистического капитала. За счет разграбления Советского Союза нацисты надеялись не только удовлетворить потребности армии и увеличивать свой военно-экономический потенциал, но и обеспечить прибыль германским монополиям, взрастившим германский фашизм[i]. Выполнению этих задач и была подчинена экономическая политика немецко-фашистских оккупантов на захваченной территории СССР.

Ее грабительские цели и сущность определялись в «Директивах руководству экономикой во вновь оккупируемых восточных областях» («Зеленая папка»), составленных под руководством Геринга еще до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. Согласно этому документу основной экономической целью военной кампании было получить для Германии как можно больше продовольствия и нефти. Первой задачей являлось быстрое осуществление полного продовольственного снабжения германских войск за счет оккупированных областей.

Для ограбления захваченной советской территории фашисты создали специальный хозяйственный аппарат. Во главе его стоял «Восточный штаб экономического руководства», подчиненный Герингу. Исполнительным органом руководящего штаба являлся экономический штаб «Восток», который обеспечивал координацию всей программы эксплуатации и грабежа и представлял на оккупированной советской земле хищнические интересы германских монополий и вермахта.

В протоколе совещания руководителей штаба «Восток», проведенного 2 мая 1941 года, незадолго до нападения на СССР, говорилось, что продолжать войну можно будет лишь в том случае, если вооруженные силы Германии на третьем году войны станут снабжаться продовольствием за счет России. Причем осознавалось, что если выкачать из страны все, что необходимо гитлеровцам, то десятки миллионов советских людей будут обречены на голод[ii].

В соответствии с директивами Восточного штаба экономического руководства германские войска полностью реквизировали на всех фабриках, заводах и складах жидкое топливо, смазочные вещества, сырье, полуфабрикаты и готовую продукцию. В Донбассе немцы захватили, по сообщению немецкого журнала «Фиръяресплан», около 2 млн. тонн угля. В Никополе, по сообщению того же журнала, немцам досталось 70 тыс. тонн марганцевого концентрата[iii].

15 апреля 1942 года рейхскомиссар Лозе издал приказ об изъятии благородных металлов, а также алюминия, свинца, меди, магния, никеля, цинка, олова и сплавов этих металлов во всех предприятиях Остланда. Было запрещено без разрешения рейхскомиссара использовать металл в каком бы то ни было производстве, а также на строительных и ремонтных работах. Чугунолитейным и металлообрабатывающим предприятиям было разрешено выполнять только заказы германских государственных органов. Зимой 1941-1942 гг. во всей Прибалтике было конфисковано кожевенное сырье, шкуры и меха, за исключением запасов на фабриках, выполняющих военные заказы. В марте-апреле 1942 г. проводилась конфискация растительных, животных и искусственных жиров, маслокислот, олифы, глицерина, стеарина, нефти, мазута, авиационного бензина, минеральных масел и смол. На предприятиях были конфискованы кожаные приводные ремни[iv].

Стремясь захватить полностью все запасы дефицитного сырья, немцы запретили производство товаров первой необходимости для снабжения местного населения: мыла, обуви, кожевенных изделий, платья и т.п.

Конфискованное сырье в первый период оккупации целиком вывозилось в Германию, а позднее часть его передавалась местным предприятиям, выполнявшим военные заказы.

Не ограничиваясь реквизицией сырья и промышленной продукции, немцы вывозили в Германию основное производственное оборудование. Так, например, в начале 1942 года были вывезены в Германию оборудование и различные материалы со сланцевых рудников Ленинградской области. Летом 1942 года из Латвии вывезли токарные, сверлильные, ткацкие, трикотажные станки, динамомашины, моторы и т.п. Зимой 1942-1943 гг. в связи с наступлением Красной армии немцы начали эвакуировать целые предприятия. В декабре 1942 года из Могилева было вывезено оборудование шелковой фабрики и других предприятий, из Орджоникидзеграда оборудование завода «Красный Профинтерн». В феврале 1943 года эвакуированы некоторые промышленные предприятия из Минска. В том же месяце эвакуированы из Дарницы (близ Киева) танкоремонтный завод и мясокомбинат во Львов, из Киева эвакуирована обувная фабрика и подготовлялась эвакуация еще ряда предприятий. В марте 1943 г. вывезено заводское оборудование из Гомеля[v].

Фабричные и заводские здания немцы во многих случаях разбирали на строительный материал для использования при мощении дорог, постройки мостов, укреплений и т.п. При отступлении немцы, как правило, разрушали все уцелевшие промышленные сооружения.

Восстанавливая промышленные предприятия, немецкие власти руководствовались установками, изложенными в упоминавшейся выше «Зеленой папке» и неоднократно повторявшимися в германской печати. Так, например,
2 июля 1942 года газета «Фёлькишер  беобахтер» писала: «Использование украинской промышленности должно ограничиться предприятиями военного значения, при условии, если они могут быть восстановлены в короткий срок»[vi].

Следует отметить, что использованию оккупантами восстановленных предприятий активно противодействовали партизанские отряды и разведывательно-диверсионные группы НКВД СССР. Так, например, в первом квартале 1942 года в районе Речицы (Белорусская ССР) партизаны сожгли завод, изготовлявший железнодорожные шпалы, в районе Майкопа были сорваны восстановительные работы на буровых скважинах «Хадыжнефти» и т.д.[vii]

В связи с этими обстоятельствами немцы были вынуждены ограничиться пуском сравнительно немногих предприятий, которые были в состоянии хотя бы частично удовлетворять неотложные нужды действующих войск.

Массовое расхищение личной, общественной и государственной собственности фашистской армией происходило повсеместно на оккупированной советской территории. Жестокость по отношению к населению, мародерство, грабежи ни каким образом не пресекались германским командованием. Жалоб на произвол немецких солдат и офицеров оно не принимало. Так, 15 июля 1941 года житель Вилейки (Белоруссия) 3.К. Коляда пришел к коменданту города и пожаловался на грабеж, учиненный немецкими солдатами в его доме. По распоряжению коменданта Коляду тут же расстреляли за «оскорбление немецкой армии»[viii].

Чрезвычайно тяжелым было положение жителей крупных городов на оккупированной советской территории. В Минске, например, генеральный комиссариат выделял зимой 1941-1942 гг. на каждого работающего рацион 200 гр. хлеба и 10 гр.  соли на 1 день. Из-за низкой заработной платы рабочие не могли обеспечить себе прожиточный минимум за счет рынка. В магазинах население не могло купить ни промышленных, ни продовольственных товаров. Процветала спекуляция. Занимались ею гитлеровские солдаты и те, кто добывал ценою предательства жизненно необходимые товары. Абсолютное же большинство населения было доведено до обнищания крайней степени[ix].

Через год после начала войны один из фашистских чиновников докладывал в гитлеровский генеральный штаб, что положение русских рабочих безнадежно. Растущие рыночные цены находились в резком контрасте с получаемой рабочими зарплатой. Недельного заработка не хватало, чтобы удовлетворить самые необходимые дневные потребности в продуктах питания. Население буквально голодало, и было вынуждено обменивать на продукты питания последнюю одежду и домашнюю утварь[x].

По отношению к рабочим на оккупированной советской территории предприниматели чинили грубый, откровенный произвол. Усиливая эксплуатацию и всемерно снижая жизненный уровень населения, оккупанты стремились получить избыток продуктов, сырья и дешевую рабочую силу для поддержания своего военно-промышленного потенциала. Но расчеты гитлеровцев срывались. Население городов, в большинстве своем, под любым предлогом уклонялось от работы, умышленно снижало производительность труда и качество продукции, устраивало диверсии, выводило из строя станки и оборудование.

На оккупированной советской территории широкий размах приобрел саботаж всех мероприятий немецких властей. На предприятиях рабочие сознательно ухудшали качество выпускаемой продукции, нарушая технологию производства, что зачастую приводило к быстрой ее порче. Производительность труда на таких предприятиях была очень низкой.

Трудовой саботаж в различных формах проявляли рабочие промышленных и транспортных предприятий. Например, на курском и льговском железнодорожных узлах ремонтные работы подвижного состава проводились со значительным отставанием от технических норм. Гитлеровцы не смогли организовать четкую и бесперебойную работу на важнейших железнодорожных объектах из-за частых аварий и актов диверсий. В конце концов они заменили многих рабочих немцами, а к другим приставили по одному конвоиру на двух работающих[xi].

В области сельского хозяйства также осуществлялась политика грабежа. Вскоре после начала войны фашистское руководство объявило, что все пахотные земли, луга, пастбища, равно как имущество колхозов, совхозов и МТС, являются собственностью германской империи.

В целях более полного контроля и учета сельхозпродукции, а также для организации своевременной уборки урожая оккупанты оставляли в некоторых случаях колхозы, установив за этими хозяйствами строгий контроль. Были введены непосильные нормы принудительных поставок сельскохозяйственной продукции, денежных налогов и система подневольного, рабского труда. Силой оружия гитлеровцы принуждали крестьян ухаживать за скотом, убирать урожай, возложив на них ответственность за сохранность всей сельскохозяйственной продукции и своевременную сдачу ее заготовительным органам.

Германская печать и руководящие чиновники вынуждены были признать, что сельскохозяйственные работы в оккупированных районах не были обеспечены ни живой тягловой силой, ни тракторами, ни горючим, ни машинами. Была взята установка на проведение всех работ в основном ручным трудом. Газета «Национал-социалистише ландпост» от 21 августа 1942 года писала: «Босые женщины копали в прошлом году свекловицу, работая под осенним дождем и на морозе, потому что для тракторов не было горючего. Женщины стояли по колено в ледяной воде, замачивая коноплю. В настоящее время на полях тоже будут применяться сотни тысяч серпов, кос, лошадей, коров, но не комбайны и тракторы». Во многих районах Украины поля вскапывались лопатами и засевались вручную. В селах Куштумовка, Балабино, Царицын Кут Запорожской области, в некоторых районах Курской области и в других местностях из-за полного отсутствия тягловых животных в плуги впрягались мужчины и женщины. В Германии и на некоторых заводах Украины поспешно изготовлялись косы, серпы, грабли и другой простейший инвентарь. На Правобережной Украине этим производством были заняты, по сообщениям немецких газет, 28 предприятий, а из Германии было доставлено на Украину около 1 млн. серпов[xii].

Чтобы восполнить убыль рабочей силы в наиболее обезлюдевших оккупированных областях, германские власти отправляли в эти области крестьян  из других местностей. Так, на проведение весенних посевных работ в районе Кировоград-Днепропетровск-Николаев-Херсон было принудительно отправлено 400 тыс. крестьян из Киевского, Житомирского и Волыно-Подольского генеральных округов. За отсутствием транспорта люди должны были идти пешком. Добровольцам были обещаны плата и боны на приобретение промтоваров, а за «особое прилежание и хорошее поведение» - увеличение приусадебных участков. Повсеместно проводилась мобилизация на сельскохозяйственные работы городских жителей: домашних хозяек, студентов, школьников, служащих, безработных[xiii].

Как мобилизованные, так и местные жители работали на сельскохозяйственных работах под надзором полиции и немецких управляющих. Последних к лету 1942 года во всех оккупированных областях насчитывалось 13-16 тыс. человек. Для надзора за проведением уборочных работ выезжали окружные генеральные комиссары и все чиновники их аппарата. На Украине рабочий день на полевых работах продолжался с 5-6 часов утра до 6-7 часов вечера. Для работы на приусадебных участках можно было использовать два дня в неделю, остальное время каждый должен был работать на земле общинного хозяйства. За невыход на работу в первый раз накладывался штраф  в размере 500 руб., во второй раз виновный отправлялся в лагерь военнопленных и у него конфисковалось все имущество. Там, где уклонение от работ принимало массовый и организованный характер, применялись также телесные наказания и расстрелы. Между советскими гражданами и немецкими управляющими неоднократно происходили кровавые столкновения. По сообщениям немецких газет «многие сельскохозяйственные руководители погибли на посту»[xiv].

Приказом по Южной группе армии от 28 марта 1942 г. предлагалось завести при постоянных гарнизонах огороды и обрабатывать их силами войсковых частей[xv]. Стремясь обеспечить хлебом в первую очередь армию, германские власти поручали уборку урожая в некоторых тыловых районах непосредственно воинским частям. Газета «Дойче Украине цайтунг» от 4 октября 1942 года поместила очерк, содержащий следующее описание: «Дивизия охраняет большой участок. Везде оборудуются позиции. Нужен каждый человек. Но все же солдаты участвуют в уборке урожая и охраняют его от близкого врага[xvi]. Генерал разъезжает по участку, как управляющий имением. Вот идет отряд солдат с косами. На трех солдат имеется одна коса. Сельскохозяйственные орудия встречаются редко. На полях работает гражданское население. «Эти люди - рассказывает генерал – временно размещены в ближайших деревнях, население которых нам пришлось полностью выселить за связь с партизанскими отрядами»[xvii].

На сельскохозяйственные работы в оккупированные области привлекалась также рабочая сила из-за границы. Из Германии были присланы 30 тыс. членов организации «Гитлеровская молодежь». Они работали в государственных имениях и частично в крестьянских хозяйствах. Одновременно молодые гитлеровцы осуществляли дополнительный политический надзор за населением, вели пропаганду и проходили практическую подготовку как будущие колонизаторы[xviii].

Контингенты рабочей силы в Литве пополнили 50 тыс. немцев, переселенных в Германию в 1939-1940 гг. и возвращенных обратно после оккупации[xix]. Кроме того, в апреле 1942 г. в Литву было переселено еще 3 тыс. немецких крестьян[xx].

В Голландии, Дании и Бельгии проводилась вербовка крестьян, желающих переселиться на Восток и вести там самостоятельное хозяйство, либо работать в качестве управляющих. В этих же странах, а также в Норвегии велась вербовка молодежи на временную сельскохозяйственную работу и для подготовки к постоянной руководящей работе в оккупированных советских районах. По сообщению шведской газеты «Дагенес нюхетер», в Норвегии «вербовка на сельскохозяйственные работы провалилась». Западноевропейские крестьяне явно остерегались связывать свою судьбу с непрочными гитлеровскими завоеваниями[xxi].

Мобилизуя все внутренние трудовые резервы и пытаясь привлечь рабочую силу из-за границы, немецкие власти одновременно вывозили крестьян из оккупированных районов СССР на работу в Германию, еще более усугубляя этим резкую убыль трудоспособного населения.

Во многих районах хлеб в счет обязательных поставок увозился немцами на свои склады прямо с полей. За утайку хлеба, несвоевременную сдачу, за всякое сопротивление германским солдатам и чиновникам при насильственном изъятии хлеба, население подвергалось штрафам, физическим наказаниям, заключению в тюрьмы и смертным казням. Так, например, в оккупированных районах Ленинградской области за несвоевременную сдачу хлеба накладывался штраф от 500 до 1 000 руб., а если это не давало результата, виновный подвергался телесному наказанию. В Смоленской области немцы объявили крестьян, уклоняющихся от сдачи хлеба, саботажниками, отбирали у них коров и кур, подвергали крестьян порке и другим физическим наказаниям вплоть до расстрела. В Литве за несвоевременное выполнение обязательных поставок виновные привлекались к военному суду; торговля зерном была запрещена под страхом смертной казни. На Украине рейхскомиссар Кох объявил, что крестьяне, утаивающие хлеб во время уборки, расхищающие зерно из складов, будут осуждаться особыми немецкими судами на длительное тюремное заключение с конфискацией всего имущества или на казнь. Если скрытие или хищение хлеба повторяются несколько раз в одном и том же селе, то наказанию будут подвергаться все жители села[xxii].

Для «защиты урожая» на Украине была создана вооруженная охрана, которая имела право с каждым, кто попытается похитить или испортить зерно и кто окажет сопротивление при его изъятии, расправляться как с партизаном, то есть убивать на месте. Сельские старосты, волостные старшины и полицейские активно содействовали немцам при реквизициях продовольствия и при проведении связанных с этим репрессий. Несмотря на террор, крестьяне во многих районах затягивали сдачу продуктов, прятали зерно и картофель, оказывали в ряде случаев активное сопротивление при реквизициях продовольствия. Особенно жестокие формы приняли реквизиции в прифронтовой полосе, превращавшейся немцами в «зону пустыни». Угоняя из этой зоны население, немцы реквизировали весь хлеб, скот, фураж и другие сельскохозяйственные продукты, абсолютно не считаясь с ранее установленными нормами и выполнением обязательных поставок. Реквизиции сопровождались сжиганием дотла целых деревень и массовыми зверскими убийствами. Такому же грабежу и разбою немецкие карательные отряды подвергали сотни деревень в районах действия партизан. Так, например, в феврале 1943 года полному разрушению и опустошению подверглись Осиповический, Березинский, Червенский, Руденский, Слуцкий, Старобинский, Житковический, Петриковский и другие районы Белоруссии, а также многие районы в других оккупированных областях[xxiii].

Общее количество зерна, вывезенное в 1942 году только с Украины, по сведениям, опубликованным в США, составляло 1 млн. тонн. Такие же данные сообщали немецкие газеты и радиостанции[xxiv].

Благодаря постоянной агитации подпольщиков саботаж уборочных и полевых работ, укрытие от оккупантов и распределение между крестьянами урожая стали массовым явлением на оккупированной советской территории. Не выполнялись нормы выработки, затягивались сроки посевов и уборки урожая, что приводило к большим его потерям. Занижалась урожайность, путалась отчетность. Сохранилось немало свидетельств о самоотверженных действиях крестьян-колхозников, которые, стремясь сохранить имущество колхозов, одно за другим срывали мероприятия оккупационных властей. Несмотря на расправы, колхозники саботировали приказы оккупационных властей о сдаче хлеба и других сельскохозяйственных продуктов, прятали и резали скот. Например, летом 1942 г. звеньевая колхоза «Мировая революция» Старооскольского района Курской области Винюкова подожгла колхозное поле, чтобы врагу не достался выращенный урожай зерновых[xxv].

За невыполнение трудовой повинности на промышленных предприятиях применялись телесные наказания и даже смертная казнь. Например, в Иванинском районе Курской области за самовольный уход с сахарного завода оккупанты подвесили к столбу 16-летних подростков Г. Дичанского и
М. Рыжова. В селе Большие угоны за невыход на работу были расстреляны рабочие сахарного завода Звягинцев и Дорохов. Трупы казненных каратели подвесили к столбам и прикрепили к ним надписи «За невыход на работу»[xxvi].

Срыв мероприятий оккупантов постоянно усиливался по мере активизации деятельности партийного подполья и партизан. Установив связь с патриотами на предприятиях, партизаны и подпольщики указывали им наиболее важные объекты для саботажа и диверсий, учили методам их осуществления, снабжали минноподрывной техникой.

Планируя войну против Советского Союза, руководители фашистской Германии рассчитывали, что смогут полностью обеспечить свою армию за счет оккупированных территорий. Гитлеровцы намечали использовать местные денежные ресурсы для оплаты военнослужащих, персонала гражданской администрации, полиции и прочих служб. За счет де­нежных средств из оккупированных территорий предполагалось погашать государственный долг Германии.

Выкачиванием денежных средств, например, в генеральном округе «Белоруссия» руководило германское налоговое управление при генеральном комиссариате. Оккупанты ввели две формы денежного налога: государственный и местный. Государственным налогом облагались государственные и частные предприятия, платившие налог с оборота, с прибыли, подоходный налог. Местным налогом облагались все граждане. Количество и величина налогов постоянно росли. За неуплату их ссылали на каторжные работы в Германию, сажали в тюрьмы, подвергали смертной казни.

Кроме налогов фашисты ввели систему денежных штрафов. За малейшее неповиновение оккупационным властям на граждан налагался штраф. Обширная система штрафов и налогов была направлена на максимальное извлечение денег у населения. Только учтенный оккупантами приток денежных средств за 1942 год по смете бюджета генерального округа «Белоруссия» составил 100 млн. рейхсмарок. Не поддается никакому учету та часть денежных средств, которая попала в руки гитлеровцев путем прямого грабежа советских граждан и так называемой «реквизиции»[xxvii].

Вывоз физически здорового населения на работы в Германию был неотъемлемой частью преступного оккупационного режима и приобрел огромные размеры. Вывозом населения гитлеровцы преследовали две основные цели: получить бесплатную рабочую силу и подорвать базу роста партизанских рядов.

Так, в Белоруссии угоном населения в Германию занималось специальное ведомство во главе с генеральным уполномоченным по использованию рабочей гауляйтером Заукелем. Его вербовочный аппарат при помощи СС, полиции, жандармерии, применяя террор, облавы, осуществлял вывоз населения на каторжные работы. Только в 1942 году из городов и деревень генерального округа «Белоруссия» и тылового района  группы армий «Центр» в Германию принудительно было угнано 125 тысяч человек[xxviii]. Там советских людей подвергали издевательствам. Направленных на промышленные объекты размещали в бараках. Спали вповалку на двух-, трехъярусных нарах. Кормили два раза в день. Пища содержала в 2,5 раза меньше калорий, чем у немецких рабочих. Избивали. Больным не оказывали никакой медицинской помощи[xxix].

Жестокий режим, установленный фашистами, грабежи, насилия, издевательства немецких властей и солдат над беззащитными мирными жителями сел и городов оккупированных местностей вызывали у населения не только негодование, но зачастую и противодействие, выражавшееся в росте партизанского движения, открытых выступлениях агитаторов за советскую власть и актах, направленных на уничтожение представителей фашистской администрации. Об этом наглядно свидетельствуют данные префекта Одесской полиции, в сообщениях которого в Бухарест сказано следующее: «Русское население города возмущено немцами за издевательства и пытки, учиняемые ими над евреями»[xxx].

 

---